Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

выйти на защиту крепости в открытое море, не рискуя напороться на собственные мины, тогда как немцам расположение их хорошо известно, и они могут безопасно пролавировать до Кронштадта… Теперь я припоминаю рассказ сторожа Ковалева, к которому сначала относилась с недоверием. Вскоре после революции к нему приехал из Кронштадта свояк, морской солдат, который рассказал, как и за что убили они адмирала Вирена342. По его словам, недели за две до революции Вирен отдает вдруг приказ снять с фортов все пушки, говоря, что их надо переправить в действующую армию, т. к. там в них недостаток. Морякам тогда же пришла в голову мысль об измене, но приказ они должны были исполнить; потому, когда началось восстание, они и взялись первым делом за Вирена. Стали его пытать; он не признавался до тех пор, пока ему не отрезали носа, после чего Вирен показал якобы места, где хранились деньги, вырученные им за измену. Его разорвали на куски. Последнее – факт общеизвестный.

Неужели все это правда?!

А сейчас еще слух, что Двинск взят343.

14 марта. Декларация прав солдата! Милые люди, чистые, благородные умы. Боюсь только, не представляют ли они себе Аркадию и солдата – аркадским пастушком344.

Но – все равно. Все к лучшему. Чем чище и самоотверженнее эти стремления возвысить низшего, тем скорее он возвысится. Если в настоящую минуту солдат, как коллективная единица всей Руси, еще и не дорос до понимания и разумного использования возвещенных ему декларацией прав (в чем все же склоняюсь скорее усумниться), – в следующую минуту, благодаря этой же декларации, он до него дорастет. Все возвышенные слова и заветы нашей революции закладывают верное и доброе семя в нетронутую душу русского человека. Все явится, все образуется, а пока – слава всему свершившемуся, слава великим деятелям нашей минуты, всем, всем без изъятия. Будут еще трения с воспитанниками старого режима, но новое пустило уже здоровые ростки и вскорости заглушит и засушит отжившее и отживающее.

Умен и благороден Николай Николаевич345. Самое умное, самое честное и исполненное чувства истинного благородства и собственного достоинства было его слово, его присяга новому правительству; все остальное – сюсюкание аристократишек, как сказал бы Лопатин про эти попытки великих князей сказать что-то соответствующее их званию и былому величию.

Жаль, что Николай Николаевич устранен; он много и честно потрудился, и больно ему, верно, переживать сейчас не падение династии, конечно, но свое отстранение от дела, которому он отдал столько сил и энергии. Жаль его.

Но да будет все ко благу. Верую и исповедую, что устроится в нашем государстве нечто такое великое и прекрасное, чего нет еще нигде в мире. Придут и поклонятся нам народы и поучатся у нас мудрой и справедливой жизни, ибо мудр русский человек, справедлив и добр. Недаром назван он Богоносцем.

14.VI. Следя за ходом настоящих событий, приходится воочию убедиться в истине, проводившейся Толстым в «Войне и мире» и вызывавшей всегда столько споров и опровержений: насколько жалка и ничтожна роль отдельного человека, так называемого героя, в историческом ходе событий. Какой герой, каким бы титаном он ни был, мог бы подвигнуть нашу армию к наступлению тогда, когда призыв к миру и братанию с немцами отравил ее боевой организм, парализовал ее боевую волю; если сейчас такой герой найдется – будь то Керенский или кто другой – это будет означать только то, что пароксизм болезни армии прошел и явилась необходимость в таком радикально восстанавливающем средстве, как вдохновляющий к наступлению вождь.

Не герой и Ленин с его лозунгами большевизма; он – ничто, вернее – он только случайное воплощение исторически необходимого для данного момента явления. Тем же будет и какой-нибудь диктатор, если он у нас в конце концов явится; не его заслугам будем мы этим обязаны, так как сам он будет лишь игрой случая; 3 месяца назад самый гениальный Наполеон оказался бы бессильным поворотить ход событий, а теперь время для него назрело, но авось мы еще выкарабкаемся и без него.

19.VI. Все общественные идеи, которыми питалась до сих пор русская мысль, пришли к нам с Запада; своей мы не выработали еще ни одной. Если мы и имели какие-нибудь заслуги в прошлом по части движения общественной мысли, так состояли они в том, что мы охотнее всех других народов воспринимали эти идеи и сейчас же предпринимали реальные шаги, насколько удачные – другой вопрос, – для немедленного проведения их в жизнь. Запад давал нам идеи, мы давали Западу пример движения по направлению к ним, сообразно с условиями нашей жизни, незнаемыми Западом. Наши попытки пока не увенчивались ничем, и Западу, собственно, нечему было поучиться у нас. Но настал, кажется, час, когда мы дадим Западу одну из самых великих идей человечества, воплощенную в нашей жизни, – идею всеобщего мира, идею братства народов. Если мы достигнем успеха – можно будет многое простить нашей демократии и нашей революции, в частности, – что было в ней особенно больно для меня, – отсутствие патриотизма и ее антинационализм, я бы сказала.

Тетрадь IV

Если сердце заныло

Перед злобой людской,

Иль насилье схватило

Тебя цепью стальной;

Если скорби земные

Жалом в душу впились, —

С верой доброй и смелой

Ты за подвиг берись.

Хомяков1

Контрреволюция.

28 августа 1917 г. 8 ч. вечера.

Сожитель мой по квартире, студент, принес известие, что сражение между войсками ген. Корнилова и войсками Временного правительства уже началось под Лугой и завтра, вероятно, Петербург услышит звуки пальбы. Слышал студент это от одного журналиста, члена Комитета журналистов2, который якобы слышал от самого Некрасова3, считающего дело Временного правительства проигранным и дни республики сочтенными… На стороне Корнилова лучшие, наиболее организованные и стойкие части.

Подводя итог тому, что сделано революцией и, в частности, Временным правительством за эти 6 месяцев, приходится сказать, что и очень много, и очень мало. Многое заключается в том, что как внешней, так и внутренней политике дан новый толчок, указан небывалый еще путь, который нельзя не признать и более честным, и более справедливым по сравнению со старым монархическим в России и поныне существующим в Западной Европе. Идеи и идеалы, брошенные в массы народа революцией, высоки и прекрасны; отношение власти к