Редактор. Закулисье успеха и революция в книжном мире - Сара Б. Франклин

был социальным магнитом, который тем летом притягивал не только Видала, но и писателя Кристофера Ишервуда, а также композитора и писателя Пола Боулза[178]. Британский издатель Видала, Джон Леманн, пересек Ла-Манш, чтобы познакомиться с новыми американскими авторами, что в тот момент было легче сделать в Париже, чем в Нью-Йорке. Проездом там же оказался Трумен Капоте, щеголявший кольцом с аметистом, которое, по его словам, ему подарил Андре Жид, французский писатель и обладатель Нобелевской премии 1947 года[179]. Капоте и Уильямс обедали в «Двух маго» с их общим другом Джонни Николсоном и познакомили того с Видалом[180]. Неудивительно, что нью-йоркское литературное сообщество казалось таким скучным, думала Джудит, – все интересные люди находились во Франции. Эти мужчины развлекали, кормили, поили Джудит и заводили ей новые знакомства. Но наибольшее влияние на нее оказала молодая француженка.[181]

С помощью письма Кёстлера Джудит связалась с Мальро. Но французский писатель, борец за свободу и бывший министр информации, был занят работой над «Голосами тишины» (Les Voix du silence), трехтомным сборником эссе на тему искусства, и поэтому передал Джудит своей пресс-секретарше Брижитт Фриан, которая как раз собиралась на ужин с друзьями и пригласила девушку с собой[182].[183]

Фриан была активным членом французского Сопротивления. Ее схватило гестапо, и, когда она пыталась бежать, в нее стреляли; во Френе, второй по размеру во Франции тюрьме, ее пытали, а затем послали на север, в Равенсбрюк, единственный немецкий концентрационный лагерь, предназначенный исключительно для женщин. После освобождения она вернулась в Париж и начала работать с Мальро. Фриан по-прежнему регулярно встречалась со своими единомышленниками. «Каждую пятницу они собирались в баре, – рассказывала мне Джудит, – чтобы обмениваться воспоминаниями и историями».

В тот вечер Фриан познакомила с ними Джудит. Один из них привлек особое внимание девушки[184]. Его звали Пьер Сериа. С помощью своего ломаного французского Джудит немного с ним поболтала. Она похвалила вкусную еду, а он рассказал о компании кинохроники Gaumont Actualités, где он работал, с тех пор как закончилась война. Джудит сразу поняла, что эти люди отличаются от тех, с кем она была знакома у себя на родине. Фриан, Сериа и их друзья ясно смотрели на мир. Их идеалы остались неизменными, но война лишила их всяческой наивности. Они любопытствовали. Читали. Спорили. Их жажда идей казалась неутолимой. Они выглядели такими. Она знала, что не зря приехала в Париж. «Что ж, – сказала она мне спустя несколько десятилетий, – мой мир расширился!»[185] живыми

Тем головокружительным летом писатели и любовники были повсюду. Дневные часы Джудит проводила в компании литераторов, а по вечерам и выходным встречалась с Пьером Сериа. На первом свидании он заехал за ней на «Симке» (Simca) quatre-chevaux, «Бар Джимми» (Jimmy’s Bar) в Сен-Жермене. Клубы левого берега Парижа привлекали лучших исполнителей румбы, бибопа и джаза[186]. Майлз Дэвис, Чарли Паркер и Дюк Эллингтон играли в них перед толпами «безродной и слегка политизированной молодежи»[187]. Джудит и Пьер танцевали, пока у них не подкосились ноги. Спустя несколько дней Джудит и Сара поехали на поезде в Нормандию, чтобы посмотреть Мон-Сен-Мишель[188][189] с корзинкой, полной хлеба, сыра, фруктов и вина, и отвез ее за город, в Версальский дворец (Château de Versailles)[190]. Вечером он повел ее ужинать на Монмартр, а затем в подпольный cave à musique, где Джудит впервые попробовала sole meunière[191][192]. На следующий день Сара вернулась в Париж, а Джудит встретилась в долине Луары с Пьером, который настаивал на том, чтобы она увидела замок Шенонсо (Château de Chenonceau). Он отвел ее пообедать в небольшом auberge[193][194][195]. Спустя несколько дней Пьер приготовил для нее это блюдо в своей квартире. Для Джудит не готовил еще ни один мужчина. Более того, она не знала ни одного мужчину, который бы в принципе готовил дома.

Парижская кухня Пьера была крошечной, едва вмещала двух человек и оказалась гораздо проще, чем кухня родителей Джудит в Нью-Йорке. Но Пьер превосходно готовил – он был спонтанным, уверенным в себе и ловким, – и Джудит многому научилась, просто наблюдая за ним и задавая вопросы. Пьер показал ей, как нагревать сливочное масло до нужной температуры, наполняя воздух его ореховым ароматом, как чистить нежную рыбу и делать из нее филе и как в самом конце выдавливать на нее citron. (Пьер не знал ни слова по-английски, а Джудит, хоть и изучала французский в старшей школе и относительно легко на нем читала, большей части разговорного языка обучилась на cuisine[196][197].) Их приемы пищи были долгими и чувственными. Они всегда пили вино. Джудит поняла, что еда может быть очень соблазнительной и лучшей формой прелюдии.

Джудит ощущала, что границы ее жизни раздвигаются. «Париж такой чудесный город, – писала она домой. – По вечерам мы сидим в кафе, едим в небольших и всегда хороших ресторанчиках, а потом иногда танцуем. Ни у кого нет больших денег. Никто много не пьет, кроме вина. Это первое место (не пугайтесь), в котором я бы правда хотела задержаться и работать»[198]. Джудит не провела в Городе огней и двух месяцев, но уже чувствовала, как сильно изменилась. В Париже все казалось возможным и новым. По мере приближения даты отъезда в Нью-Йорк у нее возникло желание остаться.

Однажды теплым августовским днем Джудит бродила по саду Тюильри[199]. Из-за солнца и выпитого за обедом вина ее клонило в сон. Она нашла свободную скамейку, повесила сумочку на спинку и положила на колени книгу. Она немного почитала, время от времени поднимая взгляд, чтобы полюбоваться окружением. Прежде чем покинуть Тюильри, Джудит вскинула лицо к солнцу и закрыла глаза под теплыми лучами, пробуждаясь от дремы. Затем она встала, сунула книгу под мышку и ушла. Только пройдя несколько кварталов, она вспомнила, что оставила на скамейке сумочку. Джудит поспешила вернуться, но к тому моменту сумочка со всем ее содержимым – дорожными чеками, паспортом и обратным билетом – исчезла. «Во мне что-то переломилось, – призналась мне Джудит. – Я увидела мир по-другому».

Три недели спустя Джудит сидела в обшарпанном вестибюле отеля «Лено» (Hôtel Lenox) в доме № 9 на улице Университе, где она жила, с тех пор как Сара уплыла в Нью-Йорк. После того как она потеряла сумочку, родители отправили ей денег на то время, пока она не получит новый паспорт. «Дражайшие мои, – начиналось письмо Джудит домой, – уверена, вы уже догадывались о том, какой вопрос давно меня занимает – стоит ли мне остаться здесь на весь год?»[200] Медленная работа посольства дала