«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

как после стрижки машинкой по голове. Когда жали, то сноп она завяжет с такой силой, что сколько ни кидай его вилкой, не развяжется, а обхватить его нужно иметь крепкие руки. В страду квашню месила такого размера, что калачей выпекала два мешка. Теперь силушка ушла, и семья разрешила ей «старушить»: присмотреть за гусями, телёнка во время загнать в пригон, а если она не погодится, то обходились и без неё. В поле она уже давно не ездила. Встанет утром, медленно расчешет свои поредевшие, но ещё не седые волосы, заплетёт их в две тоненькие косички, свяжет верёвочкой, уложит венчиком на голове под «шамшуру», накинет платок, кофту и юбку и молится. Днём сходит к кому-либо из своих подруг, а то на кухню к протоиерею, где иногда собирался целый клуб вот таких же, как она, старушек навестить матушку Поликсению Петровну. Под вечер иногда войдёт в огород, пополет между грядами и сядет у огуречной гряды и любуется огородами. Огород для неё в жизни был не только хозяйственной «статьёй», а средством удовлетворения потребности создавать красоту природы. Ни у кого не было такого «баскова» огорода, как у неё: на грядах по обочинам у ней росли ноготки, васильки, а мак цвёл по всему огороду.

Теперь она жила прошлым. На душе у ней было спокойно от сознания, что она недаром прожила жизнь: вырастила семью, научила робить, будучи сама примером для других. Приучила к честному труду и теперь видела плоды своих трудов. А силы всё уходили и уходили.

В одном году Пасха вышла ранняя: Благовещение было на второй день Пасхи. «С Богоматерью» пришлось ходить в холодную и сырую погоду. Простудилась, слегла и стала хиреть и хиреть. В Кирды уже не смогла пойти. По селу разнеслась молва: «заскудалась наша Катерина Ивановна, «спасённая душа». В Преполовение взяла палочку, уговорила свою внучку Дуню, чтобы помогла её добраться до реки на «водосвятие». Три раза в году его совершали в нашем селе: на Преполовение, на Спаса Нерукотворенного Образа и на Крещение. Больше всех она любила первое. В этот день воду освящали на «купели», в палатке, устроенной над водой. Бывало это весной, когда за рекой зеленела уже травка, а на пологий берег реки мальчишки, сидя верхом, приводили своих коней, иногда украшенных ленточками, чтобы напоить их «святой» водой. Лошадки за зиму отдохнут и имеют весёлый вид. А главное, что ей нравилось в это «водосвятие», то это то, что как только закончится чин его, тут же парни, девки, поодаль друг от друга кидались раздетые купаться и открывали, таким образом, купальный сезон. Вся река кишела от массы купающихся, как это изображалось на картинах «Крещения Руси». Катерина Ивановна в девках была зачинщицей купанья: первая бросалась «воду греть».

В «Девятую пятницу» с той же Дуней побрела к церкви и повидала всех своих друзей: Якимушку слепого, Ховронью – странницу по святым местам, гостей-богомолок. Раздала нищим подаяние. Слушала и не могла наслушаться звона теченского «чародея» – звонаря, кузнеца Ивана Степановича: а он начинал звон с самого маленького колокола в одиночку, потом с перезвоном переходил ко второму, третьему и т. д., потом звонил «во вся». Что он только выделывал на всех восьми колоколах: то они вели у него тихий задушевный разговор, то гремели и, казалось, рвались куда-то на свободу.

После «Девятой» Катерина Ивановна стала слабеть и слабеть. Сноха её Наталья так рассказывала о последних днях её жизни. «Вот бают, – говаривала она, – что птицы перед смертью зачинают общипывать перья», а она стала как-то «обираться», «обихаживаться». Достала из сундука свой шёлковый подшалок, в котором венчалась и ходила к «причестью», и велела отнеси в церковь; пусть, говорит, положат на «налой» под икону Спаса Нерукотворенного Образа. Отобрала себе чистую домотканную «становину» с ситцевым верхом, ситцевую серую кофту своего шитья, домотканную юбку своего тканья и длинное полотенце на «домовину» и завернула в один свёрток. Сказала мне: «Надень на меня на «упокой», а об остальном распорядись по своему усмотрению». Стала она как бы прихорашиваться: утром распустит волосы, сидит, что-то бормочет про себя, потом аккуратно волосок к волоску заплетёт две косички, свяжет венчиком на голове и спрячет под «шамшуру». В избе ли, во дворе ли – всё ей надо навести порядок: то валёк положит на место, то топор приберёт. У ходка насохли колёса, и как только пошёл дождик, распорядилась, чтобы ходок выкатили из-под навеса в ограду. Красуля вечером придёт домой, она подойдёт к ней, гладит и что-то бормочет. Всё справлялась, скоро ли Иван закончит пахать пары и приведёт лошадей домой: всё ей хотелось посмотреть на них.

Был жаркий день, какие бывают в «петровки». Ивана вызвали с поля и сказали, чтобы срочно пригласил попа – соборовать Екатерину Ивановну. Сбежались соседки и ребятишки. В избе было тесно, и часть людей толпилась в ограде у выставленного окна. Кровать с умирающей подвинули ближе к «божницу», где горели свечи. От ладана в избе было душно. Умирающая что-то шептала ещё, но когда священник читал Евангелие, она перестала шептать, он прервал чтение Евангелия и начал читать «отходную». Поднялся плач и причитания. Люди по обычаю не сохранили той священной тишины, которую следовало бы хранить в этот момент ещё не полной смерти человека, и этим, можно думать, только омрачили его.

Тайна смерти человека всегда приукрашалась людьми различными измышлениями. Так было и со смертью Катерины Ивановны. Говорили, будто бы все свечи на «божнице» враз вспыхнули ярким пламенем в момент, когда отходила её душа к Богу, а кто-то из присутствовавших во дворе видел, как к окну подлетела в этот момент птичка и быстро поднялась ввысь.

Хоронили Катерину Ивановну с «выносом», т. е. со звоном и проводами на кладбище с духовенством. За гробом шла и причитала подружка её, старая Флегонтиха: молодые уже не умели причитать.

Так умерла Катерина Ивановна – спокойно, без душевного разлада, как это бывает иногда у людей. Всё, что она могла отдать людям, она отдала. Это сознание можно было прочитать и на её лице в гробе и особенно по рукам её: лицо имело спокойный и умиротворённый вид, а руки – костлявые и жилистые говорили о том, сколько они потрудились за её жизнь.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 53–76.

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.

[Детские образы]

Санко «Рожков»

[1961 г. ]

Его фамилия была – Южаков, а «Рожковы» – это было