Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон
Всё тот же сон читать книгу онлайн
«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.
Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.
Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…
Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.
Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».
Как раз приехал из Германии Войнович. Заставила Бена познакомить меня с ним. Спросила:
— Кто фотографировал?
— Сахаров.
Набираюсь наглости, звоню Андрею Дмитриевичу.
Да, с Твердохлебовым, запершись в ванной, фотографировали листы, но всё вышло плохо, оттуда дали знать, что нечитаемо, фотографировали снова…
Своеобразная, замедленная, неповторимая, всем уже знакомая по трансляциям Съезда речь. И, накрывая её, и перекрывая, громкий голос Боннэр: «Ты всё не так рассказываешь… Ты ничего не помнишь… Дай мне трубку». И подробности, подробности — быстрым, громким, хрипловатым голосом. Знакомо: обычная в нашей со Славкой жизни сцена. Очень стало смешно и совсем просто.
Итак, роман Василия Гроссмана был завершён в 1960 году, издан на родине в подлинном виде и полном объёме в 1990-м.
* * *Глубокоуважаемый Александр Исаевич!
К Вам обращается новое, молодое издательство, от рождения получившее имя «Книжная палата». Метрическая дата нашего появления на свет — июнь 1987 года, но фактически мы живём и работаем с начала 1988 года.
Так случилось, что мы, возникнув на волне смуты и шатания управленческой системы, смогли отвоевать себе фактический статус «неуправляемого», в некотором смысле независимого издательства. Тут сыграли роль не только счастливые обстоятельства, но, главное, то, что в издательстве сошлись самостоятельно мыслящие люди. Кроме того, «независимость» обеспечивается тем, что нашу программу по сути дела формирует читатель. Социологи Института книги проводят для нас опросы и выясняют, что именно хотел бы сегодня читатель иметь в виде книжных изданий — из журнальных новинок, из старых, ставших недоступными книг, из неизданных «самиздатовских» рукописей, зарубежных публикаций…
Именно таким образом сложилась серия «Популярная библиотека», за год-полтора ставшая на самом деле популярной. В этой серии у нас вышли книги — оригинально оформленные, оснащённые серьёзным аппаратом — А. Бека «Новое назначение», В. Дудинцева «Белые одежды», А. Твардовского «Поэмы» (включая «Тёркина на том свете» и «По праву памяти»), Б. Можаева «Мужики и бабы», А. Платонова «Котлован», Б. Пастернака «Доктор Живаго», В. Гроссмана «Жизнь и судьба», сборник Ахматовой (к 100-летию), повести Василя Быкова, Бориса Васильева, Вл. Тендрякова, Фазиля Искандера и ещё многое, что читают сегодня взахлёб.
И всё бы хорошо, да одно нехорошо. Во всех опросах читательского мнения на первом месте — желание иметь Ваши книги: «Один день Ивана Денисовича», «В круге первом», «Раковый корпус», рассказы… А мы вынуждены разочаровывать наших читателей и косноязычно объясняться с ними на встречах.
Понаслышке нам известна Ваша позиция: сначала «Архипелаг ГУЛАГ», а потом остальное. Мы хорошо Вас понимаем, но, к величайшему сожалению, не в силах поднять такую махину, как «Архипелаг…». Кишка тонка и каши мало ели. Здесь — и скудные ресурсы бумаги, и хилая полиграфия, не говоря уже об отсутствии валюты… Но читатель-то не виноват! Он хочет сегодня читать и перечитывать книги Александра Солженицына. И мы с горечью сознаём, что наша «Популярная библиотека» — всадник без головы. Увы, такой, именно такой — обезглавленной — видится она нам без Вашего участия.
И если бы Вы, глубокоуважаемый Александр Исаевич, сочли возможным дать нам добро на издание сборника (по Вашему, конечно, выбору) или одного или двух произведений — словом, в любом приемлемом для Вас варианте, — мы были бы счастливы и глубоко Вам благодарны. А главное — читатели были бы благодарны Вам за это.
Примите искренние уверения в глубочайшем к Вам почтении —
А.Ф. Курилко, директор изд-ва
В.Т. Кабанов, главный редактор
29.04.89 г.
(Послано через Вадима Борисова)
* * *Когда появился «Иван Денисович», впечатления были как будто неиспытанные раньше. Это было не открытие темы, тема уже была, потому и кинулись мы в этот текст. Нам открыли не тему, а впервые открыли тот мир. И ещё — язык того мира. Одно было жалко: что герой не мыслящий и — не способен с нами мыслью поделиться. Там просверкнули эпизодами (крохотками) Цезарь, кавторанг и разговор об Эйзенштейне, но так отрывочно, так мало! А Юрий Павлович Тимофеев, помнится, сказал:
— Ох, боюсь, этот Солженицын интеллигенцию не любит!
Для меня же прочлось ещё сугубое, своё. Я никому тогда об этом не сказал. Сказать мне было бы неловко. Ведь я там не был. Но мне читалось так, как будто я не то что был, но вроде бы, как будто как бы был. Во всяком случае, от некоторых мест рассказа во мне рождалось ощущение, что я воспринимаю это так, как воспринять никто не может из близко окружающих меня. Сказать об этом, повторюсь, не мог: я ж не был там! Отчего же казалось, что как будто бы немножко был?
А это всё — родная наша армия. Мне думалось, что я, в отличие от многих, живей, острее всё воспринимаю, поскольку, хотя и не был там, но был — в подобии. Подобие не полное, а так, слегка, но всё же: хождение в строю, поверки, голод — не страшный, но сильный — и медсанчасть, где можно закосить, мытьё полов с размазыванием грязи, столовая в сыром тумане и морда хлебореза, алюминиевые миски и стынущие порции, оставленные «в расход», и работа до смерти на ветру и морозе… Да мало ли! Да та же «губа» — узкая камера, цементный пол и откинутая коечка безо всего, на целый день приплюснутая к стене. Я ведь ко времени «Ивана Денисовича» только три года как вернулся. Всё было ещё очень свежо.
А «В круге первом» получили мы на сутки, и сутки кряду по очереди вслух читали, а после замотали день и день ещё, и третий, а Ирка, как безумная, — ни полчаса без строчки — перестучала на машинке весь роман. И тут уж — да! — пир духа: сам Нержин, да и Рубин, Сологдин, ума необыкновенного, витающего в сферах, дотоле нам неведомых.
Мы сильно восторгались, но вот пришёл Коваль и всех расстроил. Он так сказал:
— Не вижу я великого писателя!
Нам стало стыдно, и Юрку пытались мы стыдить:
— Да как же ты не видишь? Смотри, какие он открывает сферы!
А Юрка, паразит, бессовестно упрям и, главное, цинически спокоен. Он так нам отвечал:
— Да что вы мне про сферы! Вы покажите мне абзац великого художника или хотя бы фразу!
— Да Юра, да любая фраза…
— Да что — любая… Ну, вот возьмём начало. Ну вот читаю… Ну и где? Где? Где художник? Не вижу я великого художника!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
