Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон
Всё тот же сон читать книгу онлайн
«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.
Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.
Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…
Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.
Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».
И вдруг это случилось.
14 октября в издательство позвонил Фёдор Борисович Губер, сын вдовы Гроссмана, Ольги Михайловны Губер, и сказал, что должен незамедлительно приехать по делу чрезвычайной важности.
Нашлась рукопись романа!
Было трудно поверить. Но Фёдор Борисович открывает портфель, — и вот он, титульный лист романа, написанный рукою Гроссмана. Здесь и посвящение, о котором мы ничего не знали:
Моей матери Екатерине Савельевне Гроссман.
Откуда? Ведь все экземпляры рукописи арестовали. Даже копирку у машинисток забрали!..
К тому часу, когда на квартиру Гроссмана (по доносу Вадима Кожевникова) явилась оперативная группа для захвата романа, один экземпляр рукописи был уже надёжно укрыт.
У Гроссмана был друг детства Вячеслав Иванович Лобода. Прежде чем отнести роман в журнал к Кожевникову, Василий Семёнович, много жизнью учёный, отдал черновую, сильно правленую рукопись Лободе и попросил её сберечь. Лобода не дожил до того времени, когда негорящая рукопись перестала быть смертельно опасной. Продолжала хранить вдова. Так и хранила — в авоське, завёрнутую в полотняную тряпицу, как привёз её из Москвы в Малоярославец Вячеслав Иванович. При нежданных визитах вывешивала она эту авоську за окно, как привыкли вывешивать зимой продукты не имеющие холодильников простые советские люди. И даже потом, после публикации в «Октябре» и первых рецензий, долго ещё не решалась открыться. Может быть, уже не от страха — от привычки к нему.
Ирка в рукопись вцепилась, как голодная кошка. А там — страницы, абзацы, фразы, отдельные слова, отсутствующие в нашем тексте…
А книга уже пошла в печать.
Слава Богу, уговорили-таки нашу дирекцию сразу же делать второе, выправленное по рукописи, издание. Я скорее написал обо всём в Литгазету и сразу получил письмо.
Тов. Кабанов Вячеслав Трофимович.
Прочитал Вашу беседу в «ЛГ» от 14/XII—88 № 50 под названием «Рукою автора» и подумалось мне: «Вы в самом деле дурак или прикидываетесь?» Для того, чтобы напечатать роман «Жизнь и судьба», надо быть либо дураком, либо политическим недоумком в самой низшей степени. У меня всего 7 кл., не состою ни в партии, ни в профсоюзе, но мне до боли очевидно, что наша страна стала превращаться в страну дураков. Этот роман иначе как черносотенно-анархистским не назовёшь. Я понимаю, что Вы удивлены, но не один же Вы — дурак, Вас очень много. Вы напечатали бы мою книгу о перестройке, если бы был изумительнейший материал и если бы в книге были две фразы: 1. Партия — узурпатор свободы. 2. Горбачёв дурак, но ничего плохого не сделал? Я спрашиваю Вас. Напечатали б? Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!
А почему печатаете Гроссмана «Жизнь и судьба»?
Я не знаю, стали бы Маркс и Ленин смеяться над Гроссманом. Полагаю, что нет. На дураков не обижаются. Дурак, это — надолго. Маркс не хотел даже отвечать профессору Евгению Дюрингу, но товарищи уговорили. И те, кто хлопал восторженно Дюрингу, когда тот обливал Маркса грязью, изгнали его из университета после выхода книги «Анти-Дюринг». А Маркс предвидел это, поэтому и не хотел. А вот за Маркса и Ленина заступиться оказалось некому. Я написал в ЦК КПСС Медведеву, напишу и ещё 10 раз, но ставлю Вас в известность, когда придёт пора спросить, чтобы Вы не говорили, что ничего не знали.
Ю. ВолодинНу что ж, когда придёт пора…
А пока что с Екатериной Коротковой-Гроссман что-то случилось. То она мало чем могла помочь и даже про швейцарское издание сказала, когда было поздно, но всё же была она с нами… А тут вдруг как будто чужая, словно за Маркса (Энгельса) норовит заступиться. Не хочется об этом говорить. Тем более, что всё это, в общем, обычно. Всегда с наследниками бывает нескучно. Была она одна, единственная Гроссман, кругом пустота, а всё, что есть, — вокруг неё. И вот-те на! Рукопись, оказалось, была ей неизвестна, принёс приёмный сын… Катя занервничала и стала тут и там говорить, что редактор своеволит, а рукопись возникшая — сомнительна. Сомнения необходимо было разрешить.
Собрали Комиссию по наследию Гроссмана. В Гнездниковском переулке дело было, в редакции «Вопросов литературы». Председательствовал Лазарь Ильич Лазарев. Присутствовали Бочаров Анатолий Георгиевич, Бенедикт Сарнов, Анна Самойловна Берзер, редактор, я. И, конечно, инициатор — Катя. Ирка тряслась от страха.
Ася Берзер — это легенда. Она как глянула на рукопись «от Лободы», так сразу и сказала:
— Это Гроссман!
Потом Ирка сделала доклад о том, как она видит, слышит и чувствует Гроссмана и как она работала. Доклад был выслушан с восторгом чувств, а Берзер публично и торжественно передала Ирине свою редакторскую эстафету.
И уж тогда, после этого…
Ася Берзер звонит Ирке и говорит, что нужно позвонить Семёну Израилевичу Липкину. Семён Израилевич назначает встречу в редакции «Октября» и там, не обозначая торжественности момента, просто передаёт издательству «Книжная палата» беловую рукопись романа, перепечатанную с черновика, хранившегося потом у Лободы, и проверенную автором.
Ну что за чудеса!
Чудес, однако, не было.
Хотя бойцы невидимого фронта в 1961 году изымали роман со всею тщательностью, вплоть до каждого листочка, хоть сколько-нибудь похожего на фрагмент рукописи, хотя объехали квартиры машинисток, изымая даже копировальную бумагу, — всё же один беловой экземпляр был давно и надёжно упрятан. И дальше безо всяких чудес, но с риском потерять свободу, а то и жизнь, Василий Гроссман вместе с ближайшим своим другом Семёном Липкиным прятали и перепрятывали этот экземпляр. Через три года Гроссман умер пятидесяти восьми лет, а другу его досталось одному хранить от всей вселенной бесценный этот дар. А ещё через десять лет Семён Израилевич решился переправить роман туда, где могли его напечатать. Отправлял он, конечно, не саму рукопись, а её фотокопию, которую делали любительским фотоаппаратом, запершись в ванной комнате. Побег из заключения устраивали роману Владимир Николаевич Войнович, Андрей Дмитриевич Сахаров и Елена Георгиевна Боннэр.
Удивительно ли, что в швейцарском издании были неясные места, пропуски и неверные прочтения текста?
Из дневника ИриныГосподи, как медленно они «колются»! Даже Сарнов молчал, как партизан, и только теперь, когда я потом и кровью заработала право на липкинскую рукопись, весело сообщает, что он… читал её! Володька, — говорит, — Войнович приносил, перед тем как переправить на Запад…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
