Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

ища свою шляпу, которую он потерял, когда летел кубарем вниз. То же самое случилось и со мной, но искать шляпу в такую темень было бесполезно. Я взял Басовского под руку, и мы с ним выбрались на поляну, быстро ее пробежали и очутились на улице. Тут-то мы поняли, что без шапок на улице Киева появляться неудобно. К тому же ни один извозчик не хотел нас везти, говоря, что у нас наверно все деньги пропиты и нечем будет платить. Наконец, мы уплатили одному извозчику вперед и поехали по направлению к той квартире, куда я и Басовский должны были явиться. Отпустив извозчика, мы направились к Обсерваторному переулку. Ищем 10-й номер дома и не находим, так как по этому переулку последний дом значился под № 8, а дальше шел уже какой-то другой переулок. После некоторого раздумья мы решили зайти в дом № 8. Звоним, спрашиваем кого следует, но открывшие нам дверь очень удивились нашему виду и заявили, что таких жильцов у них нет и не было: Вот история!.. Неподалеку от дома № 8 была лужайка. Туда мы и направились. Басовский стонал от боли, тихо приговаривая: «Если бы я знал, что „воля“ не даст нам даже квартиры, я бы не бежал». У меня же было свое горе: страшно хотелось пить и сильно болели руки. Вдруг мы увидели, что кто-то быстро направился к дому № 8 и не менее быстро отскочил от дверей. Мы сразу узнали т. Гурского. Его также постигла неудача: на квартире, куда он направился, хозяева или выехали или умерли, я уже не помню. Он знал адрес, куда мы должны были явиться, и тоже пришел туда. Втроем мы стали обсуждать, что нам делать дальше. Увидев, что мы без шапок, он куда-то ушел (он хорошо знал Киев) и через некоторое время принес цилиндр, который надел Басовский. Тов. Гурский предложил нам поехать в какую-то Мокрую Слободку, к его родственнику, на что мы охотно согласились. Гурский поехал один, я же поехал вдвоем с Басовским. Последний выглядел в цилиндре очень солидно, но для Слободки это была совсем неподходящая вещь. К счастью, на улице было темно, моросил дождик, и никто не заметил его цилиндра. Добравшись, мы очутились у одного очень гостеприимного поляка, который сразу поставил на стол водку и закуску и дал нам возможность отдохнуть, но предложил уехать от него, пока еще темно, ибо его сосед по квартире, жандарм, может заметить присутствие у него чужих людей. Делать было нечего. Я получил от хозяина соломенную шляпу, и мы с Басовским, оставив дом, поехали к его знакомым, которых не оказалось дома: они ночевали на даче. Оставалось только одно — кататься на извозчиках из одной части города в другую. Хорошо еще, что Басовский знал названия улиц и частей города, а без него и разъезжать на извозчиках было бы невозможно. Так мы и катались всю ночь, а утром разъехались в разные стороны, чтобы не быть задержанными вместе.

У меня были три возможности: либо остановить какого-нибудь симпатичного на вид студента и просить у него помощи, либо отправиться на вокзал или на пристань, либо разыскать одного заготовщика, с которым я сидел в одной камере в Лукьяновской тюрьме перед побегом. Я выбрал последнее, хотя знал только фамилию, ремесло отца заготовщика и название улицы, но номера дома, где он живет, не знал. На всякий случай я поехал на Андреевский спуск и к своей радости увидел вывеску заготовщика с той фамилией, которую я искал. Я проехал дальше, отпустил извозчика и направился к товарищу. Он оказался дома и очень тепло принял меня.

Позже выяснилось, что дом № 10 находился на улице, которая была продолжением Обсерваторного переулка, что там нас ждали и все было приготовлено для нас. Очевидно, так же было перепутано все и для остальных товарищей. Для Гальперина и, кажется, Мальцмана должны были приготовить лошадей, чтобы их отвезти неподалеку от Киева, но лошадей не оказалось. Оба вынуждены были ночью идти пешком, а днем прятаться в сене. Однажды их как-то открыли, отправили к уряднику, но за 3 рубля им удалось освободиться. Блюменфельд и еще кто-то должны были отправиться на лодке, но и лодки не оказалось. Нашли ли квартиры остальные товарищи, не помню.

Товарищу, к которому я явился, я сказал, что меня выпустили из тюрьмы, взяв подписку о немедленном выезде из Киева, поэтому мне очень спешно нужно увидеть кого-нибудь из комитета РСДРП (искровского). Он меня отвел в свою комнату, а сам пошел искать комитетчика. Скоро он вернулся с новостью и был очень потрясен: как в партийных кругах, так и среди населения пошли разговоры о том, что вся тюрьма убежала, и в городе большой переполох. Мне, однако, не удалось выяснить у него, сколько и кто именно бежал. Тут же он резонно мне заявил, что, так как в городе идут наверно обыски по случаю побега, лучше мне у него не быть, а перебраться на другую квартиру, которую он нашел для меня. Там я должен был ждать, пока он свяжет меня с комитетом. Как только стемнело, мы отправились с ним в одну пекарню, где я переночевал и пробыл еще целый день. На следующий день он пришел и повел меня на явочную квартиру, где я нашел студента, с которым сидел вместе (в студенческом корпусе) в тюрьме. Теперь этот студент явился как представитель комитета. Так как он знал, что я один из бежавших, то долго не пришлось с ним объясняться: он указал мне квартиру, куда я должен был отправиться в сопровождении одного товарища, с которым я тоже вместе сидел. От этого представителя комитета я узнал, что успело бежать 11 человек, в том числе и социалист-революционер{30}. Выходило, что один искровец остался, но кто именно — он не знал. Впоследствии выяснилось, что все шло так, как было намечено перед побегом. Только т. Сильвин, «Бродяга», если не ошибаюсь, возившийся с часовым, услышал какой-то шум, показавшийся ему тревогой. Он тогда побежал к себе в камеру, уничтожил паспорт, спрятал деньги и вернулся во двор. Никакой тревоги в то время еще не было, но у него не было уже ни паспорта, ни денег. Вместе с остальными гулявшими во дворе он отправился в камеру. Помощник начальника тюрьмы, игравший в шахматы, окончив игру, стал стучать, чтобы ему открыли (он был заперт в камере). Открывать же было некому, так как надзиратели все спали. Он поднял тревогу (кажется,