Александр Лавров - Андрей Белый

И эта провокация очень уместна.

Брюсов относится ко мне варварски; постоянно меня игнорирует, не считается с моими мнениями; извлекая для себя всю пользу моей тактики, он всеми способами вредит проявлению моей индивидуальности. Ему нужно закабалить меня, изолировать от всех и потом перегрызть горло. Я плюю на все это, поступая вопреки своей литературной карьере во имя общего дела.

Но в области нравственных отношений я требую, чтобы со мной считались.

А со мной не считаются. Как член литературной комиссии[1060] поддерживаю я великолепное поведение Брюсова в «Эстетике», ожидая, что комиссия проявит деятельность. У меня ряд проектов. Члены Комитета[1061] просят меня за них взяться: во имя того, чтобы действия комиссии были дружны, я жду почина от Брюсова: он бездействует, распоряжается, как диктатор; всякая моя инициатива отклоняется. Я не пешка, у меня слишком много своей самостоятельности и любви к делу, чтобы мириться с положением всяких «Гофманов»[1062], глядящих в рот Брюсову. Я считаю, что в теории искусства в настоящее время в России я единственный теоретик, но мне негде печатать свои взгляды, мне отводится роль — подтирать рот Брюсову. Ты умеешь протестовать против моих взглядов, хлопать дверью, ругать меня на всех перекрестках, особенно, если это входит в план Брюсова, и превосходно миришься с бездействием, самодурством и славолюбием самого Брюсова. Ты прекрасно знаешь сам, что из нас троих я больше всех жертвовал собой, своими личными и литературными планами «не во имя свое», а во имя «дела», и что менее всех тут откровенен был Брюсов. И все-таки Ты делаешь вид теперь, когда Брюсов начинает против меня гонение, расправившись с Бальмонтом, Ивановым, Блоком, что Тебе это неизвестно: стыдись!

Но пусть огненными буквами у Тебя останется 1) что я больше всех вас реально осуществлял принятую программу и от нее не отступлю и впредь, когда мне, чего доброго, придется вследствие неуважения Брюсовым моей личности и Твоей «провокации» выйти из «Весов». 2) Я большим жертвовал, чем вы все; поэтому, конечно, я пред вами оказался неправ. 3) Я знаю, кто — я, и когда посторонние начинают это забывать и, как Брюсов, позволяют себе оттенок пренебрежения, я очень умею ставить людей в должные границы (не только господина Брюсова, проживающего на Цветном бульваре[1063], или Блока из «Вены»[1064] (?!), но и при случае Господа Бога). 4) Тяжесть личных осложнений, конечно, я не перенесу в литературу. Как человека, Валерия Брюсова за некоторые нюансы отношения ко мне я способен минутами презирать; поэта незыблемо чту. Но да будет стыдно Валерию Брюсову от моего беспристрастия. По отношению к Твоей программе я человек без компромисса на деле (болтать можно все); компромисс нахожу именно у Тебя.

_____________________________

Или Ты не понял вчера вызова, который я бросил главным образом Брюсову, а отчасти Тебе. Это носило смысл: «Что делаете, делайте скорей»[1065]. И Твоя поза одесную Брюсова вчера за столом определила Твою роль.

Я хотел Тебя испытать, предложив тост за нашу вражду. Ты ответил тостом, в котором была «явная ложь» (ведь прекрасно Ты знаешь, как отношусь я к Блоку и как несолидарен с Ивановым).

В политике внешней я более всех работаю ради нашей летней платформы, жертвуя своим прямым призванием (вне политики создавать произведения, достойные и равные ценным образцам литературы русской). Но в политике внутренней я враг бесстыдства Брюсова и Твоей раболепности. Вы повели теперь с Брюсовым (вернее, Брюсов) линию против меня, когда главная работа окончена и Брюсов в личной своей карьере перестал во мне нуждаться. Твоя роль при этом предательская: словно по команде. Ты начал устраивать мне публичные демонстрации, всюду «подсиживать». Итак: «Что делаете, делайте скорей».

Мое счастье, мое благородство, мое презрение и восторг моего одиночества со мной.

Что из этого практически воспоследует? А вот что: 1) мне нужно сорвать маску с Брюсова и выяснить не на словах, а на деле, что означает его систематическое третирование меня и связывание моих крыльев в совместной деятельности.

Всякую недоговоренность и двусмысленность отныне, когда считаю, что совершается сознательное насилие в области нравственных отношений надо мною, я буду не замазывать, а подчеркивать, доводя до конфликта.

Считаю, что мое участие в «Весах» — отнюдь не одолжение мне, а свободная совместная работа в той области, где все — искусство, а не г<оспо>да, проживающие на Цветном бульваре или в «Вене». Поэтому, оставаясь до конца джентльменом, я не прекращу сотрудничества в «Весах». Но при малейшем нажиме со стороны Брюсова, в котором усмотрю нежелание видеть меня в числе сотрудников, я покидаю «Весы», о, конечно, чтобы не быть перебежчиком.

Я удалюсь в свое уединение прочь не только от своих друзей из «Вены», но и от своих, с позволения сказать, судей и «каиафф»[1066] брюсовых и эллисов.

Восторг мой останется со мною.

P. S.

Мне не удалось, конечно, ознакомить Тебя с мотивами моего поведения последних дней относительно Тебя и Брюсова. Но надеюсь, что теперь Ты поймешь кое-что, если Ты совершенно не слеп и не до конца предатель.

Всякий письменный «ультиматум» я не читаю. Но желание объясниться начистоту допускаю: даю Тебе трехдневный срок: или мы ожесточенные враги.

Легко отписаться «писульками», чтобы, не глядя честно в глаза, произносить заведомую ложь.

Конспектирую, что имею против вас.

A) Брюсов: 1) третирует меня (после каждой почти встречи в «Весах» я ухожу со стиснутыми зубами: надо удивляться моей выдержке, видя бестактности и невоспитанность Брюсова по отношению ко мне).

2) Пользуется мной, когда ему нужно, и перегрызает горло, когда начинаю быть самим собой: но я рабом не был, подтирать рот Брюсову не намерен.

3) Как нами выбранный председатель литературной комиссии превышает свои полномочия: мы не подчиненные, а товарищи в «Эстетике». Он же явно не желает допустить моего фактического участия, и я выхожу из комиссии.

B) Ты: 1) распространяешь ложь о моей лекции, ругаешь меня на всех перекрестках, а при встречах целуешься со мной.

2) Имеешь тенденции подозревать меня в отступлении от принятой нами платформы вопреки всем данным; сам же осуществляешь ее, только болтая в гостиных да написав несколько незначительных заметок в «Весах»[1067]. Я же ради платформы более всего вынес и более всех ее проводил. Я называю сознательной «провокацией» Твои поступки, ибо они на руку какой-то интриге, которую затевает против меня Брюсов.