Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

Заговорили между собой. Я знал еще в Адлере, что генерал Косинов был при отступлении, за Адлером, начальником одной из Кубанских дивизий. Старые полковники-кавказцы были в числе беженцев. Спросили генерала Абашкина – как он попал?.. И услышали от него:

– Я был Атаманом Баталпашинского отдела. Как известно, он расположен в самом юго-восточном углу Войска. Распоряжений для эвакуации из Екатеринодара не получил, а когда собрался, то уже поздно было отступать с семьей… и я решил остаться.

На Турецком фронте от офицеров 1-го Лабинского полка мы, Кавказцы, слышали, что войсковой старшина Абашкин был довольно требовательный начальник. Он имел двух дочек, воспитанниц нашего Мариинского института. После занятия Екатеринодара в 1918 году на старшей дочери женился наш Кавказец, подъесаул Владимир Николаевич Кулабухов, с которым я очень дружил. Приглашенный на обед, я познакомился на нем с его тестем. Тогда в Екатеринодаре и здесь в Москве генерал Абашкин произвел на меня впечатление доброго, покладистого человека.

Володя Кулабухов окончил Елисаветградское кавалерийское училище в 1912 году. В 1916-м командир сотни, после Февральской революции был адъютантом нашего полка. В 1919-м стал старшим адъютантом у своего тестя, Атамана Баталпашинского отдела; в декабре того года заболел тифом, в беспамятстве выскочил в снег, еще больше простудился и умер скоро. Абашкин очень грустил о нем и в Москве. Кулабухов был двоюродный брат священника А.И. Кулабухова, члена краевого правительства Кубани, казненного в Екатеринодаре в начале ноября 1919 года по приговору военно-полевого суда генерала Покровского – акта, поднявшего всю Кубань на дыбы… а две семьи Кулабуховых станицы Ново-Покровской бросившего в смертельный траур.

Дальнейшая судьба генерала Абашкина мне неизвестна. На курсах его не было. Это была единственная моя встреча с ним в Москве. Мой же «диалог» с комиссаром еще больше утвердил мое решение: бежать!.. и как можно скорее бежать из этой красной страны, как только представится возможность, а пока мы вместе, на учете, пока со мной родной брат, я должен терпеть и ждать, чтобы никого не поставить под ответственность.

Красные командиры

Иду по какой-то улице и вижу – стоят как будто бы наши кубанцы. Они в гимнастерках, в дрянных маленьких шапчонках, в разнокалиберных штанах, заправленных в поношенные сапоги, при кавказских шашках, оправленных в серебро, но без кинжалов. Явно – всадники Красной армии. Оглядываясь по сторонам, они спрашивают меня таинственно:

– Товарищ, Вы не знаете ли, где бы это загнать несколько чувалов белой муки?

Отвечаю им, что не знаю, но спрашиваю, кто они.

– Да мы командиры эскадронов Конной армии товарища Буденного, нас командировали сюда, на высшие курсы в Москву, ну мы и захватили с собою муки продать ее тут.

Быстрым взглядом пробегаю по ним с ног до головы. Так вот они, герои красной конницы, против которых мы люто дрались в течение 2 лет… командиры, которые порой очень смело ходили против нас в атаки!.. Кто же они? – думаю. И заключаю – они не казаки, а иногородние казачьих областей, о чем говорят их лица, лохматая прическа, глаза и манера одеваться. И вид у них нахрапный, видавших виды – и грабеж, и насилия, и кровь, и животные удовольствия. Хотя кавказские офицерские шашки под серебром болтались у них на поясной портупее совершенно не щегольски, но видно было, что они к этому оружию привыкли, оно им не мешает, но они им и не гордятся по-казачьи.

Лица и манеры их простые, грубые, но, видно, привыкшие к власти. Как малограмотные эскадронные командиры, они присланы на «командные курсы», заполнить пробел знаний науками.

Они говорят со мной «на равных» и спрашивают:

– А Вы какой армии? Разве не буденновец? – когда я задержался с ответом.

Они были «очень серы». Подошли ко мне с воровским вопросом – нелегально, на черном рынке спекульнуть белой мукой в Москве, которую они, конечно, привезли не из своего амбара. И чтобы огорошить их и пристыдить, спокойно отвечаю:

– Я офицер Белой армии. Кубанский казак и полковник… а теперь вот в плену.

– Белый офиц-це-ер? – протянули они разом и, отстранясь от меня, недоуменно оглядели меня с ног и до головы… и оглядели уже другим взглядом, взглядом непримиримых врагов. Но я их здесь уже не боялся.

– Тогда извините, товарищ, – говорят они холодно, что-то зашептали между собой и отошли от меня.

Думаю, им стало стыдно передо мной, что вот они, красные бойцы, эскадронные командиры, прибывшие на высшие командные курсы, вдруг выдали свои спекулятивные тайны, и кому же?.. Да офицеру Белой армии, полковнику, их врагу. Я был очень рад этому.

– Вы не белые ли будете? – спрашивает нас какой-то тип в кожаной тужурке и в сапогах, когда мы стояли на углу одной улицы, ища «маршрут» к своим казармам после работы.

– Да, а что Вы хотите? – отвечает брат.

Хоменко, Храмов и я молчим.

– Извините меня, но я буду с вами откровенен как русский с русскими. Я партийный, и вот назначен на врангелевский фронт комиссаром… Скажите мне – что он, Врангель, хочет? Действительно он очень жестокий и несет разорение народу?

Такое обращение коммуниста к нам на улице нас и удивило, и заинтересовало. Как самый старший и самый логичный среди нас, полковник Хоменко рассказал ему о целях Белой армии. Коммунист внимательно слушал (он был интеллигентный), поблагодарил нас и, видимо, с другими уже мыслями пошел своей дорогой.

Мы видели их красных курсантов военных училищ, будущих красных командиров, делающих глазомерную съемку по оврагам у самого Кремля. Они очень старательно чертили, а я смотрел на них и думал – неужели они не видят русского горя?.. И почему они хотят стать красными офицерами?

Мы видели толпы арестованных, окруженных чекистами густым кольцом, с винтовками в руках, их гнали так, как гонят скот на убой.

И еще кубанские офицеры в Москве

Мы привыкли уже «быть вольными» в Москве и уже не боялись власти.

Проходя с Храмовым по широкому тротуару одной из улиц Москвы, недалеко от какого-то железнодорожного вокзала, увидели идущих посредине улицы арестантов в папахах, окруженных сильным конвоем. Мы остановились. В передних рядах я опознал есаула Носова, большого друга брата Андрея, рядом с ним хорунжего Мельникова, которого я послал от Хоперской бригады к генералу Фостикову, действовавшему восточнее нас по сдаче Купянска в декабре 1919 года. Несомненно, то были все кубанские офицеры, до 50 человек.

Впереди них шла крестьянская телега в одну лошадь, на которой сидел в бурке и крупной папахе старик с