Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко

труда ей будет сейчас увидеть ребенка, от которого она когда-то отказалась. Глубоко вдохнув, я проследовал в комнату за бабушкой…

Когда мы вошли, мать сидела на стуле вполоборота и, казалось, не обратила на нас никакого внимания. Я так и впился в нее глазами! Это была нестарая еще женщина с почти поседевшими волосами и печатью невыразимой муки на исхудавшем лице. Бросив на нас равнодушный взгляд, она тут же отвернулась к окну.

Бабушка, размазывая по щекам своим хлынувшие от переживания слезы (хоть и обещала врачу не плакать, чтобы не нервировать лишний раз мать), с ходу запричитала: «Надю, дочинька! Подивися, кого я тоби привела! Це Олег, твий сынку!».

Мать что-то буркнула ей в ответ и еще демонстративнее отвернулась. Я в нерешительности остановился посреди комнаты, не зная, что мне делать в этой ситуации. Сердце мое от жалости было готово разорваться на куски!

Бабушка, продолжая безудержно рыдать, умоляла мою мать хоть что-то ей ответить. «Ах, як не добре, Надю! Як не добре ты соби ведешь! Що ж ты не впизнаешь свого сына?!» – горько ревела она. Наконец, мать моя окинула меня быстрым взором и затем, обреченно опустив голову, тихо сказала: «Это не мой сын. Я оставила в Москве маленького Олежку, а ты какого-то мужика привела»…

Я потрясенно молчал, не понимая, как мне реагировать на ее слова. Больше всего в тот момент мне хотелось выбежать из этой мрачной комнаты, чтобы не видеть того, что в ней происходило! Я был готов ко всему, но обнаружить свою мать в столь беспомощном и раздавленном состоянии – нет, это оказалось выше моих сил!

«Що ж ты стоишь, Олег?! Иди поцелуй свою маму!» – в отчаянии простонала мне бабушка, зажимая свой искривленный от судороги рот трясущейся ладонью, но не успел я сделать к матери и пары шагов, как она, резко поднявшись со стула, выпалила куда-то в сторону: «Говорю тебе – это не мой сын! Больше не приводи его сюда!».

Бабушка, пораженная таким необъяснимым поведением дочери, еще больше заголосила навзрыд: «Надю, що ж ты так мучишь мене и Олега?! У чому мы перед тобою завинили?! Хиба ж так можна обращаться с ридними людьми?! Ох, горюшко ты мое, горе!». На ее плач вбежала обеспокоенная медсестра: «Посетители, попрошу вас на выход. Надежде надо идти принимать лекарства – смотрите, как она разволновалась!».

Я потом еще несколько раз навещал мать в больнице. Бабушка даже брала ее на какое-то время домой, втайне надеясь, что вне больничных стен она хоть немного придет в себя. Но мать ни разу с тех пор, до самой своей смерти, так и не сказала мне ни единого слова! Быть может, причиной тому, помимо болезни, было гнетущее ее чувство страшной вины передо мной?.. Не знаю. Она умерла почти сразу после бабушки, которая только и поддерживала ее своей безграничной любовью на этом свете! Так они вместе и отмучились, бедные страдалицы…

Если же говорить в целом о родственниках, то я, к большому моему сожалению, не смог до конца принять их в свое сердце. Понимаю, что это не то, чему стоило бы радоваться (скорее, такое положение вещей достойно лишь сочувствия), но признаюсь, как есть, без утайки. Да, иногда я приезжал к сородичам в гости, охотно помогал по хозяйству, искренне стараясь, насколько это было в моих силах, облегчить им жизнь, но никогда не чувствовал с ними какой-то особенной родственной связи.

Все-таки, мы были очень разными людьми. Я вырос в совершенно другой социальной среде, у меня сформировался отличный от них характер. Мы начали общаться спустя лишь много лет после моего рождения, и мало в чем были похожи. Я будто каким-то случайным ветром был занесен на эту, в общем-то, довольно чуждую для меня почву. Знаете, так порою бывает, когда какой-нибудь, негаданно встретившийся тебе попутчик в поезде, оказывается гораздо ближе и роднее всех твоих, так называемых, родственников.

Конечно, у нас была одна фамилия, но это являлось чуть ли не единственным, что связывало меня с моими сородичами. Ни общих интересов, ни увлечений, ни духовного родства я с ними не обнаружил. У меня не было к ним ни великой любви, ни огромной привязанности – одна только изматывающая душу жалость, которая слишком зыбка, чтобы выстраивать на ней крепкие отношения.

Так получилось, что с самого первого дня своей жизни я рос один, не зная и не понимая вообще, что такое семья. И как бы это кощунственно не звучало, мне было так даже удобнее! Никто не лез ко мне со своими наставлениями, не требовал верности семейным традициям и равнения на родительские авторитеты. Я жил сам по себе и привык к своему внутреннему одиночеству.

Более того, я был очень рад, что дяде Васе хватило ума не пойти на поводу у бабушки и не забрать меня навсегда из интерната, чтобы отвезти «на деревню к дедушке». А такая перспектива, как мне стало известно позже, самым серьезным образом обсуждалась. Бабушка страстно желала, чтобы я рос у нее под боком, и только здравомыслие Василия Макаровича уберегло меня от этого катастрофического сценария!

Он настоял на том, чтобы я все-таки остался в Москве, и был абсолютно прав. Потому что одним из условий счастья, как многие наверняка догадываются, является возможность родиться и жить в каком-нибудь прекрасном городе! А столица наша, безусловно, к таким городам относится. Хоть Москву и называют «большой деревней», однако поменять ее на маленькую мне бы не хотелось…

Ведь мало того, что в таком случае мне пришлось бы всю жизнь коротать свои дни с тем же дядей Колей (рискуя превратиться в такого же обнаглевшего захребетника и дебошира), так я бы еще потом, быть может, никогда бы из этой дыры и не выбрался! Что ждало меня там, в забытой богом деревне? Тотальная нищета, отсутствие перспектив, беспробудное пьянство? Страшно вспомнить, сколько моих молодых ровесников было отгружено на местный погост раньше срока!

Нет, что не говорите, а иногда какое-нибудь трагическое событие в жизни, становится залогом нашего будущего успеха. Оно как бы приготовляет его, делает вполне заслуженным и оправданным. Пройдя суровую интернатскую школу я, возможно, в качестве компенсации за доставленные мне в детстве огорчения, получил от судьбы неожиданное вознаграждение, о котором еще будет своевременно рассказано на страницах моих будущих книг. Ведь ничто на земле не проходит бесследно и не случается просто так.

Глава 59

Хотим, чтобы у нас все было, а