Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский

3) В. К. Шебуев. Моисей со скрижалями.

4) И. И. Шишкин. Перелесок (полдень).

5) С. В. Иванов. У тюрьмы.

6) В. Д. Поленов. Христос и грешница.

7) В. А. Серов. Дети с козленком.

8) Б. М. Кустодиев. Портрет Николая Карловича фон Мекка.

9) Л. С. Попова. Портрет.

10) П. П. Кончаловский. Натюрморт[71].

Разумеется, этот список неполон (как неполон и каталог, которым мы пользовались), однако он вполне отражает предпочтения М. К., желавшего отобрать и направить в Иркутск лучшее из того, что предлагал Госмузфонд.

Весной 1928 г. М. К. сообщил на страницах газеты «Власть труда» о новых поступлениях в Иркутскую галерею (умолчав, разумеется, о собственном участии в их приобретении) и одновременно изложил свое видение развития местного музея:

Нам думается, что картинная галерея в Иркутске должна стать предметом сугубого внимания со стороны местной и общекраевой советской общественности, – думается, что необходимо было бы организовать что-либо вроде Кружка друзей картинной галереи[72], коллективным путем изыскивать средства для новых приобретений, призывать лиц, у которых имеются произведения искусства, жертвовать их в музей, наконец, может быть, следовало бы поставить вопрос о выделении картинной галереи из общего состава музея и развернуть специальный музей искусств в Иркутске[73].

Желание М. К. видеть в Иркутске самостоятельный художественный музей исполнится через восемь лет.

Говоря об инициативе М. К. в формировании иркутского музейного фонда[74], следует помнить о его причастности в 1920‑е гг. к художественной жизни Сибири и личных отношениях с сибирскими художниками. Он был, как уже отмечалось, тесно связан с Болдыревым-Казариным, дружил с Б. И. Лебединским. Был знаком и сотрудничал с художником и педагогом И. Л. Копыловым, поборником «сибирского стиля», основанного на слиянии европейской художественной культуры с национальными особенностями национальных меньшинств Сибирского края[75]. В поле внимания М. К. находилась, по-видимому, и деятельность сибирских художников, объединившихся в 1926 г. в общество «Новая Сибирь» (Новосибирск), в частности – А. В. Овчинникова[76].

В апреле 1927 г. в Иркутске открылась Первая всесибирская выставка, где экспонировались произведения 72 сибирских художников, и невозможно представить себе, что М. К. – несмотря на драматические обстоятельства своей жизни в тот период – не посетил эту выставку. В рецензии, написанной Исааком Гольдбергом, угадываются отголоски его бесед с М. К. и проявляется общее для обоих понимание задач, стоящих перед творческой молодежью Сибири:

Сибирское можно почувствовать в этих вещах. Но это еще, собственно, искания, опыты. Настоящая, подлинная сибирская душа еще не вскрыта нашими художниками: есть пока только сибирский материал, с которым многие из них обращаются бережно и умело. А поиски этой «сибирской души» должны составлять существеннейшую часть исканий нарождающихся крепких сибирских мастеров[77].

Точно так же, через призму «сибирской темы», оценивал творчество художников-сибиряков и М. К. Подобно Исааку Гольдбергу, он страстно желал видеть в Сибири, и прежде всего в родном Иркутске, свежие литературные силы, профессиональный театр, богатую картинную галерею и, конечно, плеяду талантливых сибирских художников.

Глава XIX. Год Великого перелома

Издание последних выпусков «Сибирской живой старины» пришлось на 1928 и 1929 гг. – период растущего наступления идеологии на все области жизни. Усиливается давление на «старую» профессуру, не желающую воспитывать молодежь в духе «классовой борьбы». Научным обществам (в том числе краеведческим) открыто предъявляется упрек в «замкнутости» и «отрыве от социалистического строительства».

Все это не могло не отразиться на продвижении в печать седьмого выпуска «Сибирской живой старины». Подготовленный в течение 1927 г., он появился летом 1928‑го и по сравнению с остальными выпусками выглядел худосочно: всего 156 страниц[1]. Судя по дополнительной пагинации, к основному корпусу был в последний момент подверстан некролог «Памяти Л. Я. Штернберга». М. К. неоднократно пытался привлечь своего учителя к сотрудничеству в «Сибирской живой старине». «Когда-то и Вы хотели принять участие в нашем журнале, – писал он ему 18 мая 1927 г. – Были бы очень рады»[2]. Однако Штернберг так и не прислал в журнал ни одной работы. Он умер спустя три месяца, и седьмой номер открывался некрологом, который был написан М. К.[3]

В том же выпуске журнала помещена статья М. К., посвященная другому его наставнику и старшему товарищу – А. А. Макаренко (в связи с 40-летием научно-общественной деятельности). Первоначально статья предназначалась для «Северной Азии». 7 марта 1928 г. М. К. писал Н. В. Здобнову:

Размер ее уж не так велик – ½ листа, да и то неполных. Думаю, что А. А. М<акаренк>о заслуживает этого. «Сиб<ирские> огни», напр<имер>, предоставили для этой цели целый лист, и им воспользовался Г. С. Виноградов, отправив в редакцию большую статью о Макаренко[4]. Я ведь, как Вы убедитесь, писал не просто юбилейный отклик, но дал нечто вроде маленькой главки из истории сибирской этнографии. Я полагаю, что было бы хорошо приложить и портрет. <…>

Ежели же Вы найдете, что статья по размерам, по идеям, по еще чему-нибудь не подходит, известите меня об этом немедленно же (лучше бы телеграммой), чтобы я мог успеть поместить ее в очередном № «Сиб<ирской> Жив<ой>Ст<арины>». Вообще, мне этого бы не хотелось делать по ряду причин. Из них одна – желание, чтоб отметить юбилей А<лексея> А<лексеевича> не в местной печати, т<ак> к<ак> в «Сиб<ирских> огнях» статья о нем уже будет.

Статья для «Северной Азии», действительно, «не подошла» и появилась летом 1928 г. в «Сибирской живой старине», усиленная библиографией работ Макаренко[5].

Приблизительно половину седьмого выпуска составляли работы Азадовского, Виноградова и Козьмина.

Тем временем атмосфера вокруг «этнографического журнала» все более накалялась. О событиях того времени, вплотную коснувшихся – после истории со «Сказками» – «Сибирской живой старины», М. К. подробно рассказывал Ольденбургу. Так, 31 декабря 1928 г. он писал из Ялты, куда отправился на лечение и отдых:

В Иркутске только что закончилась конференция пролетарского студенчества. На ней выступил с трехчасовым докладом местный агитпроп т<оварищ> Вальдман[6] на тему «Вопросы идеологической борьбы в ВУЗ’е». Речь эта, наверное, будет напечатана целиком; пока же мне сообщили почти стенографическую запись абзаца, относящегося ко мне:

«Должны ли мы касаться вопросов истории и народного творчества, – спрашивал докладчик. – Да, должны. Но мы должны делать так, чтобы при этом из виду не терялось самое главное, самое основное. И вот, в то время, когда мы плохо знаем экономику своего края, в