Батюшков не болен - Глеб Юрьевич Шульпяков

прозревал сверхволю, которая за физическим горизонтом Истории распоряжается и людьми, и государствами, и самим императором. Будучи человеком умным, образованным и скрытным, умеющим играть на людях разные роли, Александр мог притворяться и лукавить с придворными или союзниками – но с самим собой не мог быть нечестным. “И как тут не придти к выводу, – пишет он матери в марте 1815-го, – что то, что кажется людской мудростью, – лишь безумие, а великим и прочным может быть лишь то, что строит сам Господь?”

Европейский союз государств-победителей Александр назовёт “Священным”. Кажется, впервые в истории в основу мирного сосуществования государств будут положены евангельские, а не материальные ценности. При той пестроте национальностей, освобождённых Россией, при очевидной разнице их традиций и уровня развития – основой коллективной европейской безопасности, по мнению Александра, могло бы стать христианство, общее для всех, пусть и в разных формах католицизма, православия и лютеранства. Это, по сути, романтическое, экуменическое “единство в многообразии” Александр желает установить в Европе ради мира и процветания. Он не скрывает симпатий к католицизму.

Идея “Священного Союза” немало изумила прагматичных европейских властителей; англичане и вообще не увидели в нём ничего, кроме “произведения, состоящего из возвышенного мистицизма и нонсенса”. Но победителя не судят. Уже в сентябре 1815 года – императоры Франц I Австрийский и Фридрих-Вильгельм III Прусский подпишут союзное соглашение “во имя Пресвятыя и Нераздельныя Троицы”.

“Их величества Император Австрийский, король Прусский и Император Российский вследствие великих происшествий, ознаменовавших в Европе течение последних трёх лет, наипаче же вследствие благодеяний, которые Божиему Провидению было угодно излиять на государства, коих правительства возложили свою надежду и упование на единого Бога, восчувствовав внутреннее убеждение в том, сколь необходимо предлежащим Державам образ взаимных отношений подчинить высоким истинам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя:

Объявляют торжественно, что предмет настоящего акта есть открыть пред лицем Вселенной их непоколебимую решимость, как в правлении вверенными им Государствами, так и в политических отношениях ко всем другим правительствам, руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сей Святой Веры, заповедями любви, правды и мира”.

Замечательно, как некоторые строки договора перекликаются со словами Батюшкова, который примерно в то же время пишет в Каменце “религиозные” очерки. Подобно Александру, Константин Николаевич говорит о необходимости “основать учение на истинах Евангелия, кротких, постоянных и незыблемых, достойных великого народа, населяющего страну необозримую; достойных великого человека, им управляющего!”

После победы над Наполеоном Александр возвратился домой с твёрдым намерением реформировать Россию. Рабское положение крестьян особенно омрачало образ самодержца – подателя свобод, которому император хотел соответствовать. Он искренне желал отблагодарить народ, поскольку не раз убедился, что из обстоятельств, стечение которых привело его к победе, безоглядная жертвенность простых людей была едва ли не главным.

В качестве “опытного поля реформ” Александр рассматривал Польшу. Хоть и присоединённая навеки к Российской империи, она получала некоторые свободы, а именно Конституционную Хартию, гарантировавшую свободу слова и национального языка, а также неприкосновенность частной собственности и, главное, избирательное право. На открытии польского парламента (Сейма) в марте 1818 года Александр произнесёт речь, подтверждающую “курс на либерализацию” Польши, а также пообещает со временем распространить “польский опыт” на всю Российскую империю.

Как уже было сказано, первым и главным мечтанием Александра было освобождение крестьян от рабства. Но как это сделать на огромной территории России? С её мелким и средним дворянством, чьё благосостояние и лояльность власти целиком держится на крепостном праве? Большинство реформаторских проектов, предоставленных Александру, сводилось к выкупу крестьян с последующим переводом в свободные хлебопашцы. С ежегодным бюджетом в 5 миллионов рублей дело постепенно пошло бы в ход. Однако разорённые войной и санкциями, дворяне не собирались добровольно продавать государству рабочую силу. И Александр не решился рубить сук, на котором сидел. А вскоре исчез под сукном и “Проект Государственной уставной грамоты Российской империи”.

О том, что в июне 1818 года варшавская канцелярия Его Величества занималась составлением такой “грамоты”, и что сам император принимал в её редакции живое участие – стало известно только в 1831-м. Текст конституции был обнаружен при разборе бумаг императорского посланника в Варшаве Николая Новосильцева. То, что проект составлялся подальше от столицы и втайне, говорило о том, что Александр не слишком верил в его реализацию. Замечательно, что в работе над ним принимал участие Пётр Вяземский, состоявший с весны 1818 года на дипломатической службе в Варшаве переводчиком с французского. Так и не рождённая русская конституция гарантировала подданным свободу печати и неприкосновенность частной собственности, а также возможность свободного переселения за границу с имуществом и множество других свобод, крупных и мелких. Что касается политического устройства, русскому народу даровалось право парламентского представительства с законодательными полномочиями. Власть самодержца, однако, эта Хартия нисколько не ограничивала – а об освобождении крестьян в ней не было речи и вовсе. Череда европейских революций 1818–1819 годов заставила русского императора усомниться в своевременности реформ в России. Дело потихоньку стали сворачивать. Александр всё больше убеждался, что рациональные идеи Просвещения, лежавшие в основе гражданских свобод, ведут не только к свободам, но и к атеизму. А мистически настроенный император не мог допустить подобного. Он всё меньше симпатизировал либеральным убеждениям собственной юности, хотя и не преследовал тех, кто оставался этим убеждениям верен. Очевидно, что запрос на реформы отставал или не совпадал с обстоятельствами большого исторического времени. Не проведённые вовремя и отложенные, они приведут к радикализации офицеров военного поколения, а через семь лет и к декабристскому восстанию. Священный Союз перестанет быть гарантом “эры милосердия” и превратится в охранителя консервативных ценностей европейских монархий. Свою роль сыграет и “История государства Российского”, вышедшая как раз в 1818 году, в которой Карамзин убедительно живописал сильную самодержавную власть как единственно возможную для процветания России.

Николай Карамзин. Летом 1816 года Николай Михайлович с семейством перебрался в Петербург. Император обещал печатание “Истории” за свой счёт, предоставлял Карамзину пенсию на жительство в столице и дачу в Царском Селе для работы в летнее время. Домики в китайском вкусе были построены ещё при Екатерине и предназначались для секретарей и приближённых лиц, впрочем, часто сменявших один другого. Через канал от сада к домикам вёл горбатый мостик, украшенный китайскими фигурками. Дома полностью оснащались всем необходимым для удобства жизни, о чём постояльца оповещал инвентарный список казённого имущества, висевший в рамке при входе (наподобие плана эвакуации в современных гостиницах). Благодаря списку мы знаем, какая обстановка окружала тех, кто снискал расположение императора. Тут были: кровать под пологом, туалетный (или, как его называли, “уборный”) столик,