Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

и 28 июня 1867 года посетил Тургенева. Критические высказывания тургеневского героя Потугина в отношении России были восприняты патриотом Достоевским близко к сердцу. Во время этого посещения между великими русскими писателями произошел трудный разговор, который привел к полному разрыву отношений.

Однако Тургенев был чутким писателем и во многом провидцем. Он рассмотрел возвышенную русскую «тургеневскую» девушку, он первым заметил появление в России нового типа революционеров-анархистов, которых он назвал «нигилистами», и даже в неудачном романе «Дым» увидел за внешней бравадой и показушностью скрытую склонность многих русских людей к преклонению перед Западом. Говорит об этом Тургенев словами Потугина: «Бьет он нас на всех пунктах, этот Запад, – а гнил! И хоть бы мы действительно его презирали, – продолжал Потугин, – а то ведь это все фраза и ложь. Ругать-то мы его ругаем, а только его мнением и дорожим, то есть, в сущности, мнением парижских лоботрясов… Самые даже лоретки удивляются благоговейному трепету, с которым наши молодые степняки входят в их позорную гостиную… боже мой! думают они, ведь это где я? У самой Annah deslions!!»

* * *

«Дым», как ранее «Отцы и дети», способствовали духовной изоляции Тургенева от русской жизни. И вероятно, писатель в такой ситуации мог не выдержать и задохнуться в одиночестве и жестокой обиде, если бы не поддержка со стороны иностранных писателей – его немецких и французских друзей. Тургенев получил от Адольфа де Сикура письмо с высокой оценкой романа «Дым» и в ответе этому видному французскому литератору мужественно признавал: «Эта книга создала мне много врагов в России, и признаю, что до некоторой степени я это заслужил: мой мизантроп полон горечи, которая, возможно, выражается слишком резко».

Тургенев с благодарностью отзывается на критический этюд немецкого литератора Юлианна Шмидта о романе: «Никто еще так метко и проницательно не говорил обо мне, так ясно не очертил пределов моего творчества и вообще так наглядно не вскрыл мое внутреннее существо».

Однако Тургенев был бы неискренним человеком и нечутким художником, если бы он не признал, что в упреках современников в его отрыве от России и слабом знании русской жизни была известная доля истины: «Я чувствую, что, отдалившись от почвы, скоро умолкну: короткие набеги на родину ничего не значат. Песенка моя спета»; «Вдали от родной почвы долго не напрыгаешься».

36. Конец баденского периода

Крайне неудачным был 1868 год для Тургенева не только из-за общего неприятия его последнего романа «Дым», но и по причине неожиданного экономического краха. Уже давно расходы Тургенева превышали его доходы, особенно с той поры, как занялся он строительством большого дома в Бадене. Чтобы как-то выправить ситуацию, он решил поменять управляющего своих имений – дядю Николая Николаевича Тургенева на молодого малороссиянина Никиту Кишинского. Тургенев послал нового управляющего в Спасское, однако дядя счел себя кровно обиженным на неблагодарного племянника. Он со своей стороны подал в суд векселя, выданные ему ранее Тургеневым на выплату крупной суммы, около 10 тысяч рублей, в случае преждевременной смерти писателя.

Это был неожиданный удар, ведь свободных денег у Тургенева не было. В суде векселя были признаны законными и вынесено решение об их оплате, да еще с большими процентами, а в ожидании их погашения наложен арест на все имения Тургенева. Тургенев решил откупиться от дяди передачей ему «в вечное владение имения Холодово взамен векселей и долга», однако тот категорически отказался. Дядя не шел ни на какие уступки, и даже возникла угроза продажи Спасского – любимого имения Тургенева. С процентами и дополнительными счетами Тургенев должен был выплатить бывшему управляющему бешеные деньги – 20 тысяч рублей. Но где было такие средства взять, ведь у Тургенева деньги всегда быстро заканчивались, слишком много было желающих откусить от «его каравая» и никаких сбережений «на черный день» у него не водилось.

Тургенев тяжко переживал все последние неудачи, связанные с Россией, – непризнание последних романов, ссору с близкими друзьями и необходимость выплаты огромного долга по векселям. Он старается отвлечься разными способами и пишет «сквозь слезы» другу Анненкову: «А я здоров, хожу на охоту и пишу французские либретто опереток, которые г-жа Виардо кладет на музыку – прелестно!.. Представление происходит в моем новом доме, в котором я не живу – по милости моего дяди, который дерет с меня не только самую сумму, но и проценты по данному мною ему безденежному (на случай моей смерти) векселю, – где уж тут думать о заведении нового хозяйства! Маленькая сцена устроена в зале, действующие лица – дети г-жи Виардо, ее воспитанницы и пр. Это и ее, и меня забавляет, да и другим, по-видимому, не скучно».

* * *

Тургенев по причине огромных затрат на семью Виардо и на строительство замка в Баден-Бадене теперь был «гол как сокол». Но деньги надо было найти, а иначе была опасность потерять все свои имения в России, и он вынужден занять деньги под залог вновь выстроенного замка не у кого-либо, а у Луи Виардо! Удивительно, что семья Виардо умудрялась жить на деньги Тургенева и одновременно сохранять в кубышке свои собственные средства. Теперь Луи Виардо растряхнул свою кубышку и одолжил эти большие деньги Ивану Сергеевичу с дальним прицелом: в недалеком будущем забрать этот роскошный дом у Тургенева за долги.

Интересно то, что расчетливые «цивилизованные» европейцы, несмотря на признание Тургенева великим писателем, не собирались одалживать ему деньги иначе, как под залог имущества, в отличие от русских «варваров», о чем Тургенев упоминает в письме новому управляющему Кишинскому: «Я могу занять здесь, как только захочу, под залог моего дома сумму, равную 13 500 р. сер. Эта сумма находится в моих руках, и я могу ее выслать векселем на Ахенбаха в Москву. Остается найти остальные 3000 р. сер., что было бы мне весьма легко, если б я находился в России. В состоянии ли Вы достать эти деньги из экономических средств моего именья?.. Если же эти 3000 р. в скором времени достать для Вас невозможно, то известите меня также и об этом, и я постараюсь через письменные сношения с приятелями достать их в Москве или в Петербурге» (22 декабря 1867 года).

Наконец, с помощью соседа Тургенева по имениям Борисова, удалось прийти к соглашению: «Добрый друг мой Иван Петрович, вчера получил я от брата моего Николая Сергеевича телеграмму с извещением, что все три векселя выкуплены за 20 000 р. сер. Гора свалилась у меня с плеч! Правда, Ник. Ник. взял куш порядочный – но ведь он мог