Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

хором трубачей и с песнями в сотнях, проходил я мимо своего дома. На парадном крыльце нас радостно провожала бабушка со всей семьей. Корпус переходил в победное наступление. Мой вид тогда был иной.

Простые люди иногда короткими словами или фразами выражают глубокий смысл. В данном случае наша бабушка не имела в виду сказать, что вот ее внук, полковник и командир 1-го Лабинского полка, «плохо одет, не в черкеске с погонами и при стильном кавказском оружии», а что – хозяин Кубани положен на лопатки, враг ступил ногой ему на грудь и, наверное, убьет его.

Пишу аллегорически, хозяин Кубани – это все мы, вся Кубанская армия, теперь разоруженная и посаженная за проволоку «в таком виде».

Это был крик души старой казачки, олицетворяющей всю нашу Кубань. Крик трагический и смертельный для Кубани. И роковой. С тех дней Кубань как красочная административная единица, как живой организм воинственных казаков перестала существовать!..

Откуда у простой казачки такое глубокое предвидение? Предвидение – это ее суровая жизнь. И жизнь именно казачья.

Она родилась тогда, когда Кубань еще не была замирена. Когда наша станица была огорожена рвом и тыном от набегов черкесов. Когда выход из нее был через окраинные ворота, через которые, по сигнальной утренней трубе, казаки выезжали в поле на работы и выгоняли на пастбище свой скот. И когда перед заходом солнца нужно всем возвращаться в свою станицу, чтобы не стать жертвой нападения горцев. Да и сама она, девочкой, пошла с подруженьками за станицу «за клубничкой». Увлеклись поисками ее, как показалось несколько горцев. Все дети метнулись к станице и спрятались в кустах. Так все она нам рассказывала в нашем детстве.

Потом замужество. Муж на действительной царской службе, по-тогдашнему 16 лет, без отпуска в станицу, участник Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Находился он и в историческом «Баязетском сидении», где гарнизон русских войск окружили турки. Война закончилась, и наш Кавказский полк переброшен был в район Батума, только что завоеванного от турок.

После 16 лет службы дед вернулся домой на льготу и через год был убит в степи разбойниками. На руках у бабушки осталось хозяйство и единственный сын, наш отец. Не вышла она, тогда молодая вдова, замуж и всю себя посвятила сыну. А потом нам, внукам и внучкам, коих родилось у нашей матери двенадцать.

И довела всех до почетного положения в своей станице, вознагражденная Всевышним за свои труды и страдания, заслужила полный покой и радость перед смертью. Как вдруг катастрофа родной семьи, и всего Казачества, и Кубани, вне которых ее жизнь уже не представляла не только радости, но и пользы. А другие разбойники – красные – убили и ее единственного 50-летнего сына.

Всех посетителей пропускают. Я веду бабушку не в свой сарай, чтобы не показывать ей наше «звериное логовище», а в пустой, предназначенный для посетителей. Вызываю старшего брата. Андрюша смущенно, но очень нежно обнимает ее, целует и усаживает на сырой песчаный пол.

– Ну, как это случилось, деточки? – спрашивает она.

Этими словами она спрашивала не о нас лично, а «как это могло случиться, что вся Кубанская армия сдалась красным?».

Спросила – и лицо ее, всегда строгое и серьезное, редко когда улыбающееся от полувекового горя и забот, вдруг стало таким беспомощным, передернулось гримасами, голова поникла, и она заплакала своим бесслезным плачем. Слез у нее уже давно не стало. Она их давно выплакала.

Как могли, мы коротко, успокаивающе рассказали ей о трагедии нашей Кубанской армии.

– Что же дальше будет с вами, деточки? – печально, тревожно спросила она.

Мы сознательно врали, что «все будет хорошо», своей бабушке, чтобы успокоить ее. Выслушав нас, беспомощно качая головой, она вновь плачет своими сухими слезами и печально произносит:

– Ох, не верится мне что-то, чтобы все окончилось благополучно…

Провидица была наша умная бабушка.

Красный командир

Она вернулась в станицу, а через сутки прибыла наша мать, старшая замужняя сестра (наш первенец из 12 детей) и жена брата. Они принесли нам и радость, и многие новости из станицы. Мать рассказала: «Когда вы отступили, красная конница с обнаженными шашками неслась по Красной улице. Пленные красноармейцы, которых раньше захватили Лабинцы, помещались в Отдельском дворе. С криками «ура» они выскочили навстречу конным. Один эскадрон красных остановился у нашего дома. Их командир строго спросил меня:

– А где Ваш сын Федор?

– Ушел с войсками, – отвечаю.

– Жаль, хороший он был офицер, и он должен был служить народу.

Потом он молча вошел в залу и, увидев твой бинокль на стене, говорит:

– А, военный предмет!

– Да он пробит пулею, – отвечаю ему.

– Ничего, пригодится, – сказал и взял себе. А потом, увидев твой портрет на стене, весело произнес: – А вот и сам Федор Иванович!

Я заинтересовалась и спросила – откуда он знает моего сына?

– Я бывший урядник одной сотни с ним на Турецком фронте Гречишкин, казак станицы Тифлисской, а теперь командир красной бригады».

Мать удивилась этому, не поверила и теперь спрашивает меня – правду ли он сказал?

Гречишкин сказал правду. Младшие урядники Асеев и Гречишкин, казаки станицы Тифлисской, окончили в Ташкенте окружную гимнастическо-фехтовальную школу и по весне 1914 года вернулись в полк, в город Мерв. Как гимнасты, они приходили в нашу учебную команду и конкурировали с казаками-«учебнянами» в разных гимнастических номерах на турнике и на параллельных брусьях. Работали они хорошо, чисто, но были крупные ростом, мужественного телосложения, почему «стойку на руках» на брусьях не могли постичь. В этом отношении я для них стал авторитетом, а отсюда и образовалась между этими урядниками и мной как бы профессиональная дружба.

Они окончили полковую учебную команду в 1913 году, вахмистром которой был тогда старший урядник Никифор Иванович Бородычев, в Гражданской войне войсковой старшина, в эмиграции проживавший недалеко от Нью-Йорка.

На Великую войну оба этих урядника вышли в 3-й сотне подъесаула Маневского. Я командир 1-й полусотни, а они младшие урядники 1-го взвода, то есть мои непосредственные подчиненные.

Гречишкин – костистый, сильный казак. Крупное лицо с прямым профилем. Серые, холодные глаза. Лицо волевое. Сухой в обращении и с казаками, и с офицерами. Под ним отличный конь светло-гнедой масти, костистый и мощный, как и сам хозяин. Ровно 2 года в походах, в боях, в многократных разъездах в глубь Турции рядом со мной был Гречишкин. В месяцы революции держался молча. С мая 1917 года дивизия стояла в Финляндии. В самом начале декабря, уже при большевиках, когда полки нашей дивизии возвращались