Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

О.А. Лаврентьев до начала научной карьеры.

[Из открытых источников]

Ключевое слово – «вспоминал». А что же получается по фактам, зафиксированным документально?

В мае 1949 года Олег Лаврентьев получает аттестат зрелости. Готовит документы в приёмную комиссию МГУ, ожидая заслуженного дембеля.

Правда, дембель его ещё далеко: срок службы во время войны рядовому и младшему командному составу в зачёт не идёт. Более того, поскольку рождения он 1926 года, то приказа демобилизовать его призыв не будет до 1951 года.

Государственное решение. Хоть и жестокое по отношению к тем же фронтовикам, но понятное. Тех, кто старше, почти полностью на фронтах повыбило. Тех, кто ещё старше и был мобилизован в сорокалетних и пятидесятилетних возрастах, дабы заместить повыбитых, демобилизовали. Тех, кто младше, призвали и призывают ещё не в армию, а на трудовой фронт. И отправляют в шахты и на стройки восстанавливать народное хозяйство. Вот и оставалось дальше тянуть лямку ставшим уже военными профессионалами прежним мальчишкам 1925–1927 годов рождения. Отец автора этих строк так и прослужил на флоте с 1944 по 1951 год…

Да и не та в конце 1940-х годов международная обстановка была, чтобы распустить таких профессионалов по домам. Потому и Олегу Лаврентьеву присваивают звание младшего сержанта и задерживают ещё на год.

Но ему буквально душу жжёт открывшаяся ему тайна нового, более мощного оружия, нежели даже атомное. И тогда он пишет письмо И.В. Сталину – буквально несколько фраз о том, что ему известен секрет водородной бомбы.

Ответа, естественно, не получает, но не успокаивается.

«Прождав безрезультатно несколько месяцев, я написал письмо такого же содержания в ЦК ВКП(б). Реакция на это письмо была быстрой. Как только оно дошло до адресата, из Москвы позвонили в Сахалинский обком, и ко мне из Южно-Сахалинска приехал подполковник инженерной службы Юрганов. Насколько я понял, его задачей было убедиться, являюсь ли я нормальным человеком с нормальной психикой. Я поговорил с ним на общие темы, не раскрывая конкретных секретов, и он уехал удовлетворенный. А через несколько дней командование части получило предписание создать мне условия для работы. Мне выделили в штабе части охраняемую комнату, и я получил возможность написать свою первую работу по термоядерному синтезу» [407, с. 8–9].

Олег Лаврентьев на срочной службе в армии.

[Из открытых источников]

Письмо Сталину отправлено было, по словам Лаврентьева, после июля 1949 года. Следов этого письма в архивах нет – скорее всего, прочитавший его «товарищ майор», не поверивший в невероятные знания младшего сержанта, отправил бумагу с Сахалина в корзину. Плюсуем несколько месяцев ожидания отсутствующего ответа. Далее – письмо в ЦК. Скорее всего, там оно нашло Сергея Кафтанова, который уже мог придать ему «ноги», поручив проверить, что называется, «исходник».

Впрочем, в архивах ссылок на это письмо также нет. Зато есть препроводительная записка от секретаря Поронайского горкома ВКП(б) В. Обухова, которая вместе с биографической справкой и изложением основных положений работы Лаврентьева попала на стол заведующему машиностроительным отделом ЦК ВКП(б) И.Д. Сербину [409, с. 905]. Есть соответствующий штамп с регистрационным номером документа в Архиве Президента РФ [410].

Доступная документально история умалчивает о дальнейшей судьбе тов. Обухова, умудрившегося в официальном документе расписаться в незнании представителей цековской номенклатуры, назвав завотделом ЦК т. Сербина т. Терпиным. Но это неважно; важно, что записка датирована 29 июля 1950 года, когда, как мы знаем, все основные приоритеты были уже заявлены и расставлены командой И.Е. Тамма.

Правда, младший сержант идёт несколько дальше А.Н. Сахарова и предлагает не «слойку», а схему с дейтеридом лития-6 в качестве главного взрывчатого вещества, которым должна быть заполнена будущая бомба. В центре сферы из 6LiD располагается урановый детонатор, то есть атомная бомба, которая и поджигает дейтерид лития.

Из ЦК письмо ушло по компетенции – в Специальный комитет при Совете Министров СССР. Там кто-то принял вызывающее недоумение решение: передал бумаги О.А. Лаврентьева крайне заинтересованному лицу – автору «слойки» А.Н. Сахарову. Тот свой отзыв на две рукописных странички подготовил через две недели. И по содержанию сей документ был довольно… кислым, иначе и не назовёшь.

Идею бомбы Сахаров отвергает с порога:

«Использование ядерных реакций Li7 + H1 и Li6 +H2 в условиях теплового взрыва (под действием взрыва атомной бомбы…) не являются наиболее подходящими в условиях теплового взрыва, т. к. на их эффективных сечениях при тех температурах, которые осуществляются в условиях атомного взрыва, слишком малы» [409, с. 908].

Надо понимать так, что у Гинзбурга его 6Li будет в достатке питаться выбиваемыми из дейтерия нейтронами, давая → 4Не + t + 4.8 МэВ, а у Лаврентьева – не сможет.

После этого Сахаров изящно, как ему кажется, отвергает и идею младшего сержанта о термоядерной реакции в газе высокой температуры – то есть термоядерного реактора, – саму идею похвалив, но объявив о таких трудностях, что лучше и не начинать. Предложение же Сахарова о необходимости «уже сейчас отметить творческую инициативу автора» назовёт издевательским любой, кто имел дело с представлением своих что научных, что технических, что литературных работ любым комиссиям с участием ангажированных критиков.

Что же до Курчатова, то Игорь Васильевич в 1951 году вместе с Ванниковым, Завенягиным и Павловым принял участие в судьбе Олега Лаврентьева. Поручил это 1‐му главку Л.П. Берия, до которого дошла история с младшим сержантом и его неожиданными и поразительно грамотными предложениями.

После первой беседы руководство ПГУ положительно оценило существо предложений Олега Лаврентьева по водородной бомбе и термоядерному синтезу. И предложило установить принятому в МГУ студенту персональную Сталинскую стипендию в размере 600 рублей в месяц. А также выдать единовременное пособие в размере 3000 рублей за счёт ПГУ, предоставить комнату в доме ПГУ с необходимой научно-технической библиотекой и прикрепить квалифицированных преподавателей МГУ по физике и высшей математике. Опять-таки с оплатой из фондов 1‐го главка. С чем Лаврентий Павлович, увидевший, похоже, в сержанте с Сахалина Лаврентьеве второго Флёрова, полностью согласился.

Через месяц, исполняя указание товарища Берии, та же руководящая тройка ПГУ (без Павлова) провела ещё одну беседу с многообещающим студентом, намереваясь применить его «по возможности, в научно-исследовательских работах, проводимых по магнитному термоядерному реактору». В докладе по итогам разговора сообщила:

«В беседах с т. Лаврентьевым в последнее время выяснилось, что он хотел бы сосредоточить свое внимание на математической проверке идеи создания установки по непосредственному превращению ядерной энергии в электрическую с использованием лития-7 и водорода. Однако требуемая колоссальная электрическая мощность (порядка сотен миллионов киловатт) для пуска установки на легких ядрах заставляет его обратиться в первую очередь к разработке «стартера», производящего электрическую энергию за счет деления тяжелых ядер плутония, урана-235 или их