Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев

К тому же он не хотел отменять запланированную поездку в Америку и готовился к лекциям, отложив работу над пьесой.

Тринадцатого апреля он сообщил Мэри Тревельян, что оставил распоряжение своему врачу, чтобы тот известил ее, если он сам будет неспособен с ней связаться. И она, и Хейуорд по-прежнему чувствовали себя его «ангелами-хранителями». На следующий день он очередной раз отбыл в США.

В конце апреля он выступал на стадионе университета Миннесоты. По подсчетам дотошных американцев, на его лекцию «Границы критики» собралось 13 523 слушателя. За лекцию Элиоту заплатили $2000.

Американский тур включал Нью-Йорк (трижды), Миннеаполис, Чикаго, Кембридж с его Гарвардским университетом, Вашингтон. Элиот чувствовал себя лучше. Правда, на обратном пути Элиот страдал от тахикардии, и с лайнера «Куин Мэри» его забрали на носилках. Он на несколько дней попал в госпиталь, а новость тут же распространили журналисты.

В эти дни его сестра Маргарет скончалась в Кембридже. Дома она была одна. Элиот наверняка представлял себя на ее месте. В начале июля он благодарил Эмили, которая побывала на похоронах. Однако на 1956 год пришелся и драматический поворот в их отношениях, фактически приведший к разрыву.

Всего у Эмили было более тысячи писем Элиота. В некоторые годы переписка была чрезвычайно интенсивной – около ста писем датировано только 1932 годом. В конце 30-х и в военное время – в среднем около 50 в год, после смерти Вивьен – от 10 до 20 [683]. 26 июля 1956-го она написала своему знакомому Уилларду У. Торпу, профессору в Принстоне, предложив передать письма в библиотеку университета: «Т. С. Э. знает о передаче, по крайней мере я спрашивала его весной, есть ли у него предпочтения относительно [места] передачи писем, и он сказал, что нет». В отдельной записке говорилось, что доступ к письмам должен быть закрыт на 25 лет[684].

В коротком письме из Женевы (21 августа) Элиот подтвердил, что место (Принстон, Гарвард и т. д.) для него не имеет принципиального значения, но срок должен быть 50 лет.

Его, однако, все больше тревожили условия доступа к письмам. «Пятьдесят лет – обычный срок [запрета на публикацию]… Но если они будут доступны студентам раньше, возможны многочисленные утечки…» (6 октября). «Что касается писем, переданных в Принстон (это заставляет меня чувствовать себя так, будто я уже умер), читал ли их Торп и другие, или они переданы в запечатанном виде?» (14 октября).

Эмили взволнованно оправдывалась (19-го), говоря, что она и не думала о сроке менее 50 лет и что «ты сам давно уже заставил меня чувствовать… что ты Общественный Деятель». И наивно упоминала «назойливое» давление Торпа. Отвечая (27-го), Элиот с возмущением писал о письмах Джойса, которые были проданы в университет Буффало, и вскоре их показали на экране проектора в Британском музее. «Что ты имеешь в виду… говоря об Общественном Деятеле? Уж точно я …не вижу сам в себе Общественного Деятеля».

12 ноября Эмили сообщила о предстоящей в ближайший уикенд передаче писем (со сроком в 50 лет считая с момента передачи). 19-го ей написал библиотекарь из Принстона, У. Дикс: «По мере того как постепенно проясняется мое представление об объме и богатстве [переписки], я все более счастлив от перепективы получить ее в нашу собственность». В проекте меморандума Дикс предлагал частично открыть доступ к письмам уже через 10 лет (и даже до этого сотрудники библиотеки могли бы иметь к ним доступ как «кураторы»).

В дарственной, подписанной Эмили 17-го, говорилось о сроке в 50 лет, но вокруг условий доступа уже закипали страсти. Эмили написала Элиоту 23-го и переслала ему письмо Дикса. Кроме того, она передала ему пожелание «принстонцев» открыть как можно раньше доступ к письмам, представляющим интерес для исследователей. Как компромисс, предлагалось сразу открыть доступ к письмам, написанным после 1949 года.

Элиот ответил (27-го), что он шокирован этими предложениями. Более того, у него сложилось впечатление, что сотрудники библиотеки уже просматривали письма. Он был недалек от истины. Из «внутреннего» меморандума библиотеки (28-го) известно о приглашении оценщика, чтобы определить ценность коллекции.

В своем ответе (3 декабря) Эмили соглашалась вернуться к первоначальным условиям, раз Элиот на этом настаивает. В ее письме видно стремление оправдаться и подчеркнуть, что сотрудники библиотеки выше подозрений: «Разумеется, никто не читает писем, Том; ты же не думаешь, что я или люди, ответственно относящиеся к своему делу, поступили бы так бесчестно?» С пониманием она отнесется и к тому, что Элиот обратится к библиотеке через своих юристов. А еще ее беспокоит судьба ее писем, которые находятся у Элиота…

Он ответил 11-го, в более спокойном тоне, но по основным вопросам его позиция осталась неизменной. На вопрос о доступе к письмам после 1949 года – решительное «нет». Хотя Эмили уверяла, что писем никто не читал, его беспокоит противоречие. Слова библиотекаря «постепенно проясняется мое представление» предполагают, что он открыл пакет и постепенно знакомится с письмами. А слова о «богатстве переписки» говорят о знакомстве с содержанием. Неодобрение библиотекарей по поводу длительной отсрочки – вообще наглость.

Обмен мнениями по поводу писем коснулся даже рождественских поздравлений. В своем поздравлении (23 декабря) Эмили упоминала, что по ее просьбе Дикс пошлет ему проект декларации, в которой оговариваются все условия передачи.

Ответы Элиота (24 и 29-го) звучали примирительно. Возможно, потому что другое, очень важное решение уже было принято.

8

В конце ноября 1956 года Элиот сделал предложение Валери Флетчер[685]. По рассказу Ф. Томлина – в виде записки, вложив ее между подписанных писем, предназначеных для отправки.

На следующий день, когда Валери ответила согласием, Элиот негромко поинтересовался: «Так как меня зовут?»

Никогда раньше она не называла его Томом.

Помолвка с Валери держалась в глубоком секрете. Правда, Хоуп Мирлис, приезжавшая ненадолго из Южной Африки, обратила внимание на ее сияющий вид.

Место и время бракосочетания – тоже. Церемония началась в 6.15 утра 10 января 1957 года в церкви Святого Варнавы на Аддисон-роуд (St. Barnabas Church on Addison Road), где когда-то венчался Жюль Лафорг. Символическое значение могла иметь и дата – Лафорг обвенчался 31 декабря 1886 года.

О предстоящем браке Элиот известил только своего поверенного, а также коллегу по издательству Питера де Сатоя, который должен был нанять новую секретаршу. Свидетелями на свадьбе были родители Валери. Священник, венчавший новобрачных, сам выступал в роли «друга жениха».

Свадебный банкет свелся к завтраку. В тот же день Элиоты улетели на юг Франции. Издательство было извещено о браке письмом от поверенного