Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев

Все это хорошо сочетается с фарсовым характером пьесы. Но чем был вызван неожиданный интерес Элиота к теме незаконнорожденных?

6

Элиот не пользовался псевдонимами в своем литературном творчестве, но временами в повседневной жизни ему это было не чуждо («капитан Элиот»). Такие «маски» вновь появляются в середине пятидесятых. Это отмечала в своем дневнике Мэри Тревельян.

В те годы Элиот часто болел и немало времени проводил в больницах. Там его настроение скорее улучшалось не в последнюю очередь потому, что больница защищала от назойливых посетителей. Близкие друзья – Хейуорд и Мэри, продолжали его навещать и там. Хейуорд с удивлением обнаружил во время одного из таких посещений Элиота «похожим на кота, который съел нескольких канареек»[671].

Хейуорд, однако, не мог в больнице «фильтровать» телефонные звонки. Элиоту приходилось отвечать самому, и он представлялся чужим именем, обычно «Бонсэр» или «Бонсэр Неемия». «Бонсэр» можно перевести просто как «добрый сэр», это франко-английский гибрид в духе рыцарских романов. Неемия восстановил, после возвращения евреев из Вавилонского плена, разрушенный Иерусалим.

7

В 63 года Элиот выглядел на все 75.

Порядок событий в позднем возрасте имеет меньше значения, чем узор, который они образуют.

По утрам Элиот по-прежнему ходил в церковь Святого Стефана в Кенсингтоне. Туда ходили также Мэри Тревельян и Валери Флетчер. Мэри он сказал однажды, что «религиозная жизнь для меня все, хотя большинству ныне она кажется несущественной»[672]. Правда, исповедался он реже, чем раньше – три-четыре раза в год. Признавался Мэри, что не обо всем может сказать так, чтобы это было понятно исповеднику – и иронизировал, что обед со священником может быть частью покаяния. Раз в год он отмечал годовщину битвы при Босворте и гибели Ричарда III. Себя он считал сторонником династии Йорков, а в день битвы, 22 августа, вдевал в петлицу белую розу и посещал мессу в церкви.

Несмотря на то что он отверг предложение о браке со стороны Мэри, с ней сложилось что-то вроде имитации семейной жизни. Довольно часто он бывал у нее дома. Нередко он сам готовил ужин, хотя Мэри без восторга относилась к его кулинарному искусству. После ужина они обычно слушали музыкальные записи – например, квартеты Бетховена, его увертюру к «Кориолану» или знаменитое крещендо из второй части его Седьмой симфонии, Моцарта, Гайдна. Денег у Элиота теперь было достаточно, и в какой-то момент он подарил ей новую машину[673]. Обычно Мэри привозила его к себе, а потом отвозила домой в Челси.

В 1951 году на литературном вечере английский поэт-сионист Эммануэль Литвинов (1915–2011) прочитал стихотворение «Блейштейн мой родственник». Поэма издевательски посвящалась Т. С. Элиоту. С. Спендер, Г. Рид и другие пытались прервать чтение, зная, что Элиот находится в зале, но Литвинов дочитал до конца.

Корреспондент «Мейл» тут же взял у Литвинова интервью. Он объяснил, что решил атаковать Элиота за явный антисемитизм таких стихотворений, как «Геронтион», «Суини среди соловьев», «Бёрбэнк с Бедекером: Блейштейн с сигарой». По словам корреспонтента, Элиот выслушал поэму молча, но позже, когда Литвинов выходил из зала, сказал соседу, что «это хорошие стихи».

В репортаже также говорилось: «От имени м-ра Элиота и его издательства на Рассел-сквере его секретарша заявила “Многие евреи писали ему, обвиняя в антисемитизме. Это не так. У м-ра Элиота нет предубеждений по отношению к еврейскому народу, и он не является антисемитом. Если такое впечатление распространилось, то это произошло в результате неправильной интерпретации его поэзии”»[674].

В мае 1952-го Элиот вновь ездил в США. Навестил Эмили в Эндовер-академи, повидался с родственниками. Выступал перед полным залом в Ассоциации еврейской молодежи в Нью-Йорке.

В июле вызвала скандал статья «Новая интерпретация The Waste Land» Джона Питера». Статья вышла в американском журнале «Критические эссе» («Essays in Criticism»), в ней сюжетные линии поэмы объяснялись гомосексуальными мотивами. Рекция Элиота была резкой. Он обратился к Питеру и издателю журнала, потребовав изъятия номера из обращения: «Утверждать, что поэма главным образом связана с гомосексуальными страстями… не только полностью ошибочно, но и глубоко оскорбительно»[675]. Под угрозой суда они выполнили требование Элиота.

У славы в Европе иные черты, чем в Америке – например, Элиот получил приглашение на ежегодный торжественный банкет Королевского общества наряду с архиепископом Кентерберийским и У. Черчиллем.

В начале 1950-х издательство Фейбера испытывало серьезные финансовые трудности. Элиот, финансовые проблемы которого остались в прошлом, купил у Дж. Фейбера часть акций, а в октябре 1952-го послал ему конфиденциальное письмо: «Теперь, если мы продержимся следующие два или три года, что дальше? <…> Если моя следующая пьеса окажется достаточно успешной, мне надо будет подумать о том, чтобы отказаться от зарплаты, и попросить сохранить (еще на несколько лет) только кабинет и секретаршу»[676].

Одним из немногих стихотворений, написанных Элиотом в эти годы, было шуточное стихотворение о старом коте Моргане, живущем в издательстве. Я, говорит Морган, когда-то «пиратничал в дальних морях», но теперь «на Блумсбери-сквере стою при дверях». Впрочем, и сейчас «на старого Моргана падки девчата»[677]. Кот дает бесплатный совет авторам, которые хотят иметь дело с Фейбером и Фейбером: для начала лучше подружиться со старым Морганом.

Один из наиболее известных портретов Элиота был написан в 1938 году его другом Уиндемом Льюисом. Этот портрет, умеренно «модернистский», был куплен за 250 фунтов городской галереей в Дурбане (Южная Африка). Теперь же растущая слава Элиота вновь привлекла художников.

В 1949 году куда более «модернистский» портрет Элиота написал Патрик Херон. На нем лицо Элиота «двоится», как на некоторых картинах Пикассо, кажется, что оно повернуто в профиль и одновременно смотрит прямо на зрителя. Картину тут же приобрела Национальная Портретная Галерея в Лондоне. Увидев ее, Элиот выразил свое удивление: «Это жестокое лицо, жестокое лицо, очень жестокое лицо! Но конечно, можно иметь жестокое лицо, не будучи жестоким человеком»[678].

В том же году еще один портрет написал тот же У. Льюис. Он терял зрение, это была последняя его крупная работа. Желание иметь картину выразил Модлин (Magdalene College) в английском Кембридже, при условии что Элиот сам выкупит картину. Элиот согласился, желая помочь Льюису.

В 1952 году давний знакомый А. Ахматовой, мозаичист Борис Анреп (с 1918-го живший в эмиграции и близкий к блумсберийцам) приступил к работе над последней частью своего цикла мозаичных композиций в лондонской Национальной галерее. Эта часть называлась «Современные добродетели» («Modern Virtues»). Портрет Черчилля олицетворял Неповиновение (Defiance), портрет Ахматовой –