Стефан Цвейг - Федор Константинов

миниатюр. И эти крохотные по объему рассказы мгновенно завоюют популярность не только у взрослой аудитории, но и у молодежи – «ее читали во всех школах». Снова и снова диву даешься, как этот неутомимый искатель смыслов всякий раз находил через новую форму окольный путь к сердцу своих читателей. «Из целого столетия я попытался нарисовать пять таких мгновений, не окрашивая их внутренней правды в цвета своего воображения. Ибо история, там, где она совершенна, нуждается не в исправляющей руке, а лишь в повествующем слове»{340}.

В первое издание «Звездных часов человечества» войдет история схватки не на жизнь, а на смерть между командой опытного норвежца Амундсена и командой англичанина Роберта Скотта. Цвейг опишет героический поход пяти членов команды Скотта к полюсу и тот миг, когда несчастным англичанам не хватит одного месяца – «из миллионов месяцев они опоздали на один-единственный месяц», – чтобы первыми водрузить флаг своей страны на Южном полюсе. Вместо триумфа победы над стихией природы – «мало-помалу человеческое мужество отступает перед натиском природы, которая беспощадно, с тысячелетиями закаленной силой обрушивает на пятерых смельчаков все свои орудия уничтожения: мороз, пургу, пронизывающий ветер», – Скотт и его товарищи встретят героическую гибель в суровых условиях льдов и вместе с жуткой смертью обретут вечную славу.

В «Невозвратимом мгновении» (первый русский перевод «Миг Ватерлоо») автор выведет на арену ключевой для мировой истории момент исторической битвы с участием французского маршала Эммануэля Груши – лишенного уверенности и личной инициативы, нерешительного и безвольного человека, которому Судьба взвалит на его плечи непосильное по масштабу его личности поручение. В первый и последний раз в жизни он опоздает привести армию в помощь Наполеону, и Веллингтон, используя эту критическую минуту, одержит победу всемирного значения. Цвейг пишет, как «в пламени одной-единственной решающей секунды» сгорают и тают любые высокие человеческие добродетели – «осмотрительность, рвение, здравомыслие», если в важнейший исторический час судьба «открывается гению». Но если слепой рок безжалостно настигает «малодушного», каким был Груши, тот же рок с презрением его отталкивает от «огненной десницы» и не причисляет к сонму отважных героев.

К отважным гениям и героям автор, безусловно, причисляет своего кумира Гёте и реконструирует, воссоздает в «Мариенбадской элегии» удивительную историю. В ней он опишет день и год (5 сентября 1823 года), когда первый поэт Германии, 74-летний влюбленный в юную Ульрику фон Леветцов старец, сочиняет по пути из Карлсбада в Веймар одно из чистейших произведений о любви и разлуке. «Быть может, ни разу за пятьдесят лет чувствующий человек, великий лирический поэт не был в нем таким живым, как на этой незабываемой странице, на этом знаменательном перевале его жизни».

«Открытие Эльдорадо» знакомит нас с «самым богатым человеком в мире», многократно терявшим свое состояние (а в итоге здоровье, близких друзей, жену, детей) из-за алчной погони за проклятым золотом Калифорнии. Вся жизнь Иоганна Августа Зутера за несколько лет, как мелкий золотой песок, утечет сквозь пальцы, и человек, некогда сильной воли, имея грандиозные планы, фантастически плодородные земли и возможности, теряет не только внезапно свалившееся на него богатство, но и рассудок.

О единственной миниатюре, написанной в стихотворной форме («Смертный миг»), посвященной трагическому событию на Семеновской площади города Петербурга (22 декабря 1849 года) и описывающей состояние Достоевского перед несостоявшейся казнью, мы уже говорили в контексте анализа влияния творчества главного русского писателя на литературный стиль и технику Стефана Цвейга. «Из миллионов людей, составляющих народ, родится только один гений, из миллионов впустую протекших часов только один становится подлинно историческим – звездным часом человечества», – скажет Цвейг и через много лет, в 1936 году, при дополненном переиздании популярного сборника. Тогда кроме пяти первых миниатюр (в русском переводе «Роковые мгновения») в переиздание войдут миниатюры «Завоевание Византии», «Первое слово из-за океана», «Воскресение Георга Фридриха Генделя», «Гений одной ночи». А еще отличимая от всех по жанру пьеса «Бегство к Богу» («самостоятельный эпилог к незавершенному произведению» Льва Толстого «И свет во тьме светит»), написанная «в стол» еще в октябре 1910 года.

С тех пор как в Баварии стали периодически происходить политические волнения, вызванные манипуляциями Людендорфа и Гитлера, австрийский писатель-пацифист испытывал растущее отвращение к юго-востоку Германии и все реже и реже приезжал в Мюнхен для встреч с друзьями и читателями. В виде исключения он приедет в баварскую столицу в ноябре 1927 года, когда получит приглашение выступить в зале кинотеатра «Фебус-Паласт» с лекцией «Лев Толстой как религиозный и социальный мыслитель». В зале тогда присутствовали братья Манны (Томас и Генрих), друг Цвейга Бруно Франк, географ и историк Йозеф Понтен, подписавший в октябре 1933 года в числе 88 немецких литераторов «клятву верности» Адольфу Гитлеру.

Очевидно, что только имя великого русского писателя смогло заставить его приехать в этот город, в огромный холодный зал на полторы тысячи человек, где приходилось во весь голос справляться с плохой акустикой и перебивать болтовню богатых персон в партере. Остальные недели осени и зимы 1927 года он проведет в Зальцбурге, где будет работать над книгой о Толстом и портретом аморального венецианского «выскочки без прав и родовитости» Джакомо Казановы. Фридерика отсутствовала в городе около месяца, и когда Стефан заканчивал очередную главу, он спешил похвастаться ей и друзьям своими успехами или пожаловаться на усталость. «Моя жизнь продолжается здесь, как вы знаете, не затронутая никакими большими волнениями, сейчас посетителей нет, и мой главный компаньон – мистер Казанова». Это короткое послание получит Фридерика, а вот что, например, Цвейг писал 3 декабря Герману Бару: «Я, можно сказать, почти закончил Толстого, когда меня черт дернул продолжить исследование и обнаружить при этом, что портрет пусть и хорош, но ложен, а потому проклятая совестливость обеспечила меня новой работой…»

Врожденная совестливость напомнила ему о том, что он давно не писал Горькому, и вот уже 10 декабря очередное письмо помчалось в Сорренто: «Дорогой и великий мэтр, не думайте, что я забыл Вас, напротив: мы все, Ваши друзья и Ваши почитатели, готовимся ко дню Вашего юбилея, который, надеюсь, покажет, чем мир обязан Вам. Сегодня я обращаюсь к Вам со следующей просьбой: сейчас я работаю над большой книгой, в которой хочу показать трех великих мастеров автобиографического жанра, точнее – три стиля автобиографии: Казанова (наивный летописец своей жизни), Стендаль (психолог), Толстой (моралист). Прошу Вас, разрешите мне посвятить этот труд Вам в знак благодарности и восхищения…»

Известно, что первоначально у Цвейга был план включить в третью книгу цикла «Строители мира» жизнеописания Стендаля, Толстого и Жан Жака Руссо. Но в последний момент он вдруг отбросил уже собранный материал по страницам извращенного основоположника свободного воспитания и с завистью – «в самом деле, нужно сознаться: нелегко мужчине читать