Александр Мень. Пастырь. Свет во тьме. Повесть о жизни и мученической смерти - Михаил Александрович Мень

звероводы или в ветеринары подамся. А хотите – покормлю вас. Здесь в двадцати километрах староверы живут. Один звал в гости, борода моя ему понравилась.

* * *

Изба старовера Питирима была чистой, как образ. Керосиновая лампа, сундук, лавка, книги. На столе – простая, но теплая еда. Дымок шел вверх, как молитва. Питирим, старик с прямой упругой спиной, внимательно смотрел на Александра.

– Молодежь нынче не та. Бороду с лица сбривают. Бабьи коленки, не мужики… А ты – другой. Может, к нам? Окрестим, дом дадим. Жену найдем покладистую.

– Спасибо, Питирим Ксенофонтович, – ответил Александр. – Есть у меня невеста. И крещен я. Православный.

– Был я у ваших. Хорошо поют. Служба сильная. Но остался при своем.

– Почему?

– В какой вере родился – в такой и умри.

Александр помолчал. Потом тихо сказал:

– Если бы князь Владимир так рассуждал, мы бы до сих пор Перуну молились.

– Так ты и латинян оправдаешь, и баптистов.

– А владыка Платон, митрополит Киевский, сказал: «Наши земные перегородки до неба не доходят». Веришь в Христа – значит, ты христианин. И мы, и вы, и даже католики – все Его дети.

– Ересь одна! – резко сказал Питирим. – Гордыня! Папа у них, святые…

– Извините, – сказал Александр, глядя в глаза. – Но сказать, что семьсот миллионов католиков и триста миллионов протестантов – все в ереси, а вы – одни правы… Это и есть гордыня. Безумная гордыня.

Возникла долгая пауза. Потрескивала лампа.

– Давай спать, – сказал Питирим. – Заполночь уже.

Стихотворение Александра Меня

ПЕСНЬ ТВОРЕНИЯ (подражание псалмам)

Славлю силу твою, Дух незримо-могучий,

Необъятный и вечный Вселенной Творец.

Свод небес Ты раскинул над мрачною кручей

И неведом пространству конец.

И над грозною бездною, грохота полной,

Ты несешься, подобно зарнице,

Озарял Ты и берег, и ревущие волны

Крылья вихря – твоя колесница.

Средь камней низвергаясь и пенясь по скалам,

Под раскаты громовые мчатся потоки

И свистят, и ревут, и катят вал за валом,

Размывая крутые пороги.

Океан непрестанным кольцом окружил,

Рвутся с шумом бескрайние воды,

Их таинственной глуби Ты путь преградил,

Не достичь им желанной свободы.

В раскаленной дали пыль клубами несется,

В ней все скрыто, как в желтом тумане,

Только диких ослов где-то крик раздается

И к воде пробираются лани.

Вот трясется земля, слышу топот копыт,

Птицы с криком испуганным в воздух взлетают:

То табун по степи необъятной летит

И поля перед ними мелькают.

Могучий орел поднялся и парит

В синей бездне, бездонной и знойной,

А под ним, между гор, извиваясь, бежит

Ручеек беспокойный.

Словно птицы, легки быстроногие серны

В непреступных горах среди скал и ущелий,

И зверьки осторожно с зарею вечерней

Вылезают тихонько из мрачных расселин.

И покров изумрудный как плащ покрывает

И леса, и долины, и степи.

А в полях ветерок море злаков качает,

И бегут серебристые реки.

Вот на западе в пламени солнце сокрылось,

В синий мрак погрузились поля,

Из-за гор и лесов луна появилась

И заснула, затихла земля.

Но в дубраве дремучей жизнь только проснулась,

Нетопырь промелькнул в вышине,

На опушке лесной вдруг земля встрепенулась,

Львиный рык прогремел в тишине.

Бегемот исполинский в болоте лежит,

Его жилы – стальные канаты.

Ни стрела и ни дротик его не страшит,

И ни грома раскаты.

Кто подобен ему? Кто его победит?

Эта сила – вершина творенья.

Он спокойно под сенью зеленой лежит

И не знает… волненья.

Вот восток заалел и растаял туман,

Хоры звезд и луна побледнели,

Отражает прощальный их свет океан,

На деревьях уж птицы запели.

Солнце встало, все светом своим заливая,

И как свечи, угасли ночные светила,

И на море зажглась полоса огневая,

И природа воспела Создателя мира.

Среди волн белогривых суда проплывают

И медузы, качаясь, стадами идут,

А у скал одиноких дельфины играют

И рыбы большие плывут.

И на подвиг святой сын Адама идет,

Озирая грядущие годы.

Вместе с миром он Богу славу поет,

Царь творенья и сын природы.

Пойте Богу! Восславьте Владыку миров,

Непрестанен хорал бесконечный,

Гряньте славу Ему во веки веков,

Свят и силен Предвечный!

1949 г.

* * *

Утром Александр надевал лыжи. Они с друзьями уже собирались уходить. Питирим вышел на крыльцо.

– Александр! Подойди-ка. Ты, значит, веришь – перегородки до неба не доходят?

– Верю.

– Перекрестись тогда двумя перстами.

Александр перекрестился.

– Будешь в воскресенье на службе?

– Буду.

– Ну и ладно. Увидимся в церкви.

Он повернулся и ушел в избу.

Александр постоял, глянул в небо. Там была глубина и тишина. Но не пустота.

«Здравствуй, Наташенька!

Сегодня, наконец, я вернулся в Иркутск и получил твое письмо. До сих пор не знал, куда мне писать. Очень обрадовался твоей аккуратности и желаю, чтобы впредь так было.

В колхозе жизнь наша текла превосходно. Жили мы 20 человек в хибаре, на нарах с соломой. Сначала все радостные. А тут уже давно холод… Кругом тайга, сопки, марь. Вообще, мне здесь нравится. Работали мы в общем мало. Мешки таскали в виде грузчиков на пристани. Или же в темном подвале сыпали картошку. Если бы не холод, второе легче и лучше. Дело в том, что я сейчас со страшным напором изучаю Византию. Вот погребешь, погребешь картошку – сядешь, попишешь, почитаешь. А начальства там нет – погонять некому. А когда работа только физическая, то голова очень свежая. Я каждую свободную минуту использовал, даже в обеденный перерыв писал».

В Иркутске как-то раз Алик в один и тот же день посетил православный собор и баптистское собрание. Контраст был разительный. Полупустой, безвкусно расписанный храм, унылые старушки-прихожанки, рычащий на иподиаконов архиерей, короткая проповедь которого напоминала политинформацию, а с другой стороны