Только хорошее - Ольга Остроумова

в первый раз смотрела «Зори», то переживала: «Эх, надо было здесь потоньше, там — чуть-чуть по-другому…». Но теперь иногда думаю: «А может быть и не надо потоньше и по-другому. Потому что они — девчонки того времени. Они были иными, чем мы сейчас. Может быть, и не такими «утонченными», но зато — настоящими]»

Конечно, оценила я Ростоцкого в полную меру-даже не после «Зорь», а гораздо-гораздо позже. Не так давно пересматривала по каналу «Культура» его творческий вечер. И вдруг поняла: как-то я площе об этом человеке думала. Хотя ценила, любила его, но все равно — площе. А он был — совершенно замечательный.

ПРО КОСМОНАВТОВ

Начало семидесятых. Раздается звонок:

— Здравствуйте, Ольга Михайловна! С вами говорят из Центра управления полетами. Мы хотим вас пригласить на сеанс связи с космонавтами.

— А почему меня?

— Вы знаете, у них там довольно сложные… Довольно сложная обстановка. Их двое на орбите… И вот они не хотят ни с кем общаться, ни с родными, ни с нами — ни с кем.

То есть прямо не говорят, что космонавты в депрессии, но, в общем, подразумевают это.

— Ну что же я могу?

— А они на вас откликнулись.

Конечно, мне было ужасно лестно!

— Хорошо. Но, что мне делать? Как их развлечь? Я же не пою.

— Нет-нет, поговорите. Просто поговорите.

Меня привезли в город Королев (тогда он назывался Калининград). А сеанс связи всего 5 минут видимого эфира и 3 минуты невидимого. Где-то около 8–9 минут в общей сложности. И вот сам сеанс:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

Я говорю:

— Ну как вы там устроились?

И они вдруг засмеялись. Рассказываю, что недавно из Керчи приехала, а один из космонавтов отвечает:

— А я из Керчи родом! Как раз от сына письмо получил, он в пионерский лагерь поехал и, представляете, пишет мне: «Я устроился хорошо!».

И снова смеются. Как-то вот завязался разговор. Я даже не очень помню, о чем мы говорили. И, по-моему, они рассказывали больше, чем я… После, в Центре управления полетами, мне сказали: «Вы просто сами не понимаете, что вы сделали! Они начали говорить!»

Во второй раз меня позвали в группу поддержки других космонавтов. И мы хорошо пообщались. Тоже — просто разговор.

Я никогда не предавала значения словам. Вот странно. Вроде — актриса… а слово для меня было не слишком существенно. Не умела найти какие-то слова утешения, поддержки, может быть, даже. Если человек оказался в беде — надо куда-то бежать, что-то делать — вот это я могу. А утешения — просто воздух, выдуваемый нами во время говорения. Но когда я в первый раз ехала из Центра управления полетами, то вдруг осознала, прямо до конца, вот до пупа значение слова. И как оно бывает нужно людям.

ЛЮБОВЬ

Наверное, самое важное в христианстве: «Бог — есть любовь».

Любовь — это может быть то, что меня оправдывает перед Богом. Часто задумываюсь: как умирать придется, вот как отвечать придется. В том, что такое время наступит — я уверена. И не только за плохое, но и за хорошее, просто — за всю прожитую жизнь, за сделанное и не сделанное в ней. Никто ведь не рождается святым. И почти ни у кого не получается жить по-христиански. Кстати, недаром многие святые прошли через большую греховность — тот же апостол Павел…

Всегда есть некий путь. Я могу ни ходить в церковь, ни молиться (хотя в детстве это было так естественно — и церковь и молитва); я могу обращаться к Богу только когда совсем уж тяжело, но чувство и вера в то, что Бог — есть любовь, а любовь есть Бог — постоянно. Как это расшифровать, как разложить по полочкам — что такое любовь? Ну, нежность, жалость, доброта, просто из этого вытекает все — каждый наш шаг. Мы сейчас готовы ко злу, а к добру — не готовы. Но если на недоброжелательство ответить по-доброму, то оно само по себе утихнет. Только это очень сложно, только мы не всегда выдерживаем. Ну мы же люди… Надо лишь суметь сказать себе потом: это моя вина. Это я стараюсь жить по Закону Божьему. Значит, я не выдержала, значит, мне не хватило терпения, любви, доброты. Я сделала не Божеский шаг, а не кто-то за меня его сделал.

ДЕТСТВО

Первая моя любовь оказалась накрепко связана с мужским предательством. Влюбилась я в Вовку Егорова. Сидела на окне, а он бегал-бегал-бегал мимо меня, потом записочку какую-то вручил. И я ему в ответ. Ну, я же не знала как надо правильно, написала что-то типа: «Давай дружить, — и в конце, — Крепко жму твою руку!». Положила в спичечный коробок и бросила ему из окна. Он подобрал коробок и все, ускакал куда-то. Может в «казаки-разбойники» играть — мы там постоянно так играли по дворам, через заборы прыгали. У нас был сарай, летом мы на нем загорали, а зимой прям с крыши, раскрыв зонтик, сигали в сугроб.

Ну, в общем, взял Вовка коробок с моей запиской. На следующий день прихожу в школу, на перемене мальчишки обступают меня, хохочут, а Вовка во главе всех издевательски повторяет: «Крепко жму твою руку! Крепко жму твою руку!». Вот так случилась первая любовь, а следом и первое мужское предательство.

В меня всегда влюблялись хулиганы. Почему-то именно мне учителя давали их на «исправление». Я старалась, «перевоспитывала», а они влюблялись. Например, Валерка Новиков. Меня посадили с ним за одну парту, чтобы я на него хорошо воздействовала. Он тут же научил меня приемчику как заламывать человеку руку назад, если он на тебя напал. И вот идет урок, Вовка меня неожиданно щипает под партой, я как заломлю ему руку! А парты тогда откидывались же, Валерка вскочил, пытаясь вырваться, крышка по парте как хлопнет! «Остроумова, выходи из класса!». Словом, Валерка за мной ухаживал, а я принимала его ухаживания. Например, на катке.

Каток — это, может быть, самое волшебное воспоминание детства. Стадион «Локомотив» был прямо рядом с нашим домом в Куйбышеве — только дорогу перейти. И вот падают крупные снежинки, невероятные какие-то, на поле залит лед, горят фонари. Мы привязываем к валенкам коньки — тогда же никаких ботиночек не было — и по кругу, по кругу… стайками, парами, много народу. От тех времен во мне навсегда осталась музыка катка: «Догони, догони! Ты