Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья. Том 2 - Ринга Ли

он не мог объяснить даже себе. Тан Цзэмин просто знал, что должен вернуться в город. С самого утра они с Лу обходили бесчисленные лавки, набирая еды на полмесяца, хотя надо было всего-то на пару дней. И все из-за того, что Тан Цзэмин бесцельно слонялся по рынку, не в силах заставить себя вновь вернуться на гору. Дошло до того, что Лу стал странно поглядывать на него, хоть и не решался перечить. Желая отвлечь монаха еще ненадолго, Тан Цзэмин затащил его в таверну, которая по случайному совпадению оказалась как раз тем местом, где Лу и провел ту самую ночь.

Раскланиваясь перед вскинувшим бровь Шуя Ганъюном, монах слезно благодарил за спасенную жизнь, ведь именно песни и рассказы этого человека заставили его задержаться, а вино, что лилось в ту ночь рекой, и вовсе отмело все мысли о возвращении в храм Баоэнь.

Шуя Ганъюн выслушал скорбную повесть монаха и тут же прищурился, спрашивая, есть ли у него работа. Услышав отрицательный ответ и окинув его оценивающим взглядом, прозорливый и хваткий от природы хозяин таверны тут же предложил нанять его, пообещав кров и еду, если он приступит к обязанностям через несколько дней. Для Шуя Ганъюна было в радость сэкономить на золоте, а для Лу уже было чудом обзавестись в одночасье и кровом, и пищей, да еще и работой в столь оживленном месте. Монах вновь заплакал, благодаря и нового работодателя, и Тан Цзэмина, приведшего его в это место, пока самого Тан Цзэмина таскала за ухо Ма Жуши, приговаривая, что друг совсем забыл о ней и ей приходится одной развлекаться в городе, тут и там натыкаясь на вездесущего Дун Пинъяна. Девочка, казалось, за это время поднаторела в учении своего цзифу и повсюду щеголяла новеньким веером, лупя им всех и каждого.

Смахнув с плеча слезы нового работника, Шуя Ганъюн спешно написал письмо своему другу и отправил этих двоих обратно на гору. Так у Тан Цзэмина больше не осталось предлогов задержаться в городе. Всю обратную дорогу он пытался подавить тяжесть в груди, изо всех сил перебарывая желание развернуть Игуя в сторону Яотина. С каждым шагом, удаляющим мальчика от города, его словно цепями тянуло обратно. Устав бороться с этим неправильным чувством, Тан Цзэмин подстегнул коня и помчал во весь опор туда, где был Лю Синь. Благо ветер, свистящий в ушах, приглушал мысли о возвращении в город. Лу сперва еле поспевал за ним верхом на Лило, но та после слов «хорошая скотинка, хорошая» возмущенно взбрыкнула и поскакала вперед, едва ли не опережая Игуя.

Тан Цзэмин прикрыл глаза, глубоко дыша свежим горным воздухом. Полежав так еще немного, он спросил:

– Что пишет?

– Да ничего особенного, – протянул с улыбкой Лю Синь. – Говорит, что я бесстыжий мерзавец и задолжал им семь застолий. А еще я должен как можно скорее спустить свою задницу с горы и помочь ему в выборе ткани для свадебных одеяний.

– А кстати, – вскинулся Тан Цзэмин. Зарывшись в мешок, он выудил горлянку грушевого вина, – это от него.

– Чего ж ты молчал! – воскликнул Лю Синь и, откупорив сосуд, с наслаждением сделал пару больших глотков. Затем утерся рукавом и прикрыл глаза, чувствуя сладость во рту, от которой успел отвыкнуть. – Наконец-то! Я уж думал, с ума тут сойду без вина.

Копание в ученых текстах никогда не было простым занятием. Особенно на трезвую голову.

– Так соскучился по вину? – усмехнулся Тан Цзэмин.

– Поскольку я теперь безработный, то буду пьянствовать дни напролет. Стану вечно пьяным мастером по плетению корзин или буду играть на пипе за милостыню, – рассмеялся Лю Синь, вновь приникая к горлянке.

Вопреки его веселому настроению, Тан Цзэмину эти слова совсем не понравились.

Помрачнев лицом, он упал на траву и сказал:

– Я найду работу, и тебе не придется больше беспокоиться о деньгах.

– Ты слишком юн, тебя ни один лавочник не возьмет.

Тан Цзэмин помолчал немного, после чего протянул руку к небу и растопырил пальцы, глядя сквозь них на облака:

– Ифу, почему я такой мелкий, словно недоросль какой-то? А если я навсегда таким останусь?

Всякий раз, когда он смотрел на Лю Синя, ему приходилось немного задирать голову, отчего он чувствовал себя неуверенно и неправильно. В представлении Тан Цзэмина именно он должен смотреть на Лю Синя сверху. И дело было не в давлении, а в том, что, будь Тан Цзэмин взрослее и сильнее, Лю Синь мог бы положиться и опереться на него в трудную минуту. Легко ли довериться поддержке подростка? Оттого-то, наверное, Лю Синь и забывал иногда, сколько Тан Цзэмину на самом деле лет, принимая его за мальчишку, едва ли способного постоять за себя.

Лю Синь тут же подметил печаль в голосе Тан Цзэмина и обернулся:

– Ты обязательно вырастешь, не задумывайся об этом.

Тан Цзэмин прикрыл глаза, чуть хмуря брови.

– Дун Пинъян ненамного старше меня, а он уже выглядит как здоровый бык, способный проломить кому-нибудь череп без особых усилий. Сомневаюсь, что в таком возрасте он был мелочью вроде меня.

– Нет ничего хорошего в ломании черепов, – усмехнулся Лю Синь. Отпив немного вина, он лег рядом и тоже посмотрел на небо. – У каждого разное развитие. Я вот выглядел младше своего возраста, и посмотри на меня сейчас, – вскинул он подбородок. – Я выше многих своих друзей. Вэнь-гэ даже однажды сказал, что, если я вырасту еще хоть на цунь, он устроит голодовку, – Лю Синь тихо рассмеялся, крепче сжимая горлянку в руке.

Уловив приятный запах снежной груши, Тан Цзэмин повел носом и перекатился. Выхватив горлянку у Лю Синя, он сделал небольшой глоток.

Изумленный Лю Синь тут же протянул руку и схватил наглеца за щеку:

– А ты наглеешь с каждым днем, маленький господин, – рассмеялся он.

Тан Цзэмин улыбнулся, перекатывая на языке остатки сладкого вина. Он ничего не ответил, лишь прикрыл глаза и принялся водить рукой по мягкой поросли зеленой травы.

Они долго лежали так, изредка нарушая тишину разговорами, пока из храма не раздался крик Лу, зовущего их к обеду. Монах не солгал, когда говорил, что на кухне он куда полезнее, чем на рыбалке или охоте. Его продавали бесчисленное количество раз то одному пекарю, то другому, которые разыгрывали его в мацзян, и он отовсюду нахватался всяких рецептов, так что вполне мог конкурировать даже с самыми известными столичными поварами. Что говорить, у Шуя Ганъюна действительно глаз наметан.

Но умиротворение, царящее между Лю Синем и Тан Цзэмином, враз улетучилось, стоило им только