Кощеевич и война - Алан Григорьев

Вдобавок вспомнил, что так же на упырей орал и топал ногами Кощей. Значит, он должен быть выше этого. — А скольких дивьих покусали? Скольких убили-ранили?

— Значица, троих успели покусать, — принялся загибать пальцы Демьян, — семерых убили. А раненых я — звиняй, княжич, — не считал. Дюжины с две будет, наверное.

— И это всё? — вытаращился Лис. — И зачем летали, спрашивается? Такая возможность была, а вы… Скольких упырей потеряли?

— Д-дюжину. Может, п-полторы. — Демьян начал заикаться, его руки дрожали.

Даже с тремя покусанными дивьими потерь было больше, чем приобретений. Атака могла стать блестящей, а вместо этого полностью провалилась. И как тут было не злиться?

— Ты знаешь, какое наказание положено за невыполненный приказ? — с недоброй ухмылкой тихо поинтересовался Лис.

Это подействовало даже сильнее, чем крики.

— Не губи! — Демьян пал на колени. — Н-невиноватые мы, к-княжич. Запрет п-поступил дивьих т-трогать.

— Какой ещё запрет? — опешил Лис. — Я ваш хозяин. Моё слово — закон!

Демьян в страхе огляделся и прошептал:

— Сама г-госпожа Смерть в-велела убираться. Ей мы п-перечить не смеем.

— Ах вот как? Смерть… — Лис тоже огляделся, но Марены рядом не было. Если подумать, она уже давненько не показывалась.

— Ладно, пшёл вон. Я сам с ней потолкую.

— Хвала м-милосердному к-княжичу!

Упырь даже не выбежал, а прямо-таки выкатился из шатра, радуясь, что остался в живых.

А Лис, уперев руки в бока, позвал:

— Эй, Рена!

Ответом ему была тишина.

— Рена! — ещё громче повторил он. — Я же знаю, что ты где-то здесь. Всё ещё дуешься? Поэтому решила мне помешать? Это такая месть, да? Не думал, что ты можешь быть такой мелочной…

Он был уверен, что Марена слышит его. Но упрямица и не подумала отозваться.

Ждала извинений? Но Лис совсем не чувствовал себя виноватым.

До боли сжав кулаки, он выпалил:

— Ну и пожалуйста! Я всё равно возьму эту коловершью дыру, слышишь?! Даже без помощи упырей. Ты ещё увидишь, на что я способен!

Глава двадцать третья Судьба любит пошутить

Яромир пришёл в себя от боли и рывком сел. Сердце колотилось, дыхание сбилось — последнее, что он помнил, это как они с упырём катились вниз по лестнице. Сейчас вокруг было тихо. Значит, битва закончилась? А почему так темно?

Он нащупал повязку на глазах и попытался её сорвать, но на него прикрикнули:

— А ну не трогай! Если сейчас же не ляжешь — к кровати привяжу.

Голос показался ему знакомым.

— Огнеслава?

— Нет, Кощеева бабушка! Ложись, кому говорят.

Яромир со стоном опустился на подушки. Болело всё тело, будто бы его перемололи мельничные жернова. Даже складки на простыни ощущались как острые камни.

— Жить-то буду? — со смешком уточнил он.

— Да, ежели будешь меня слушаться.

Огнеслава гремела какими-то склянками. Пахло дымом и горькими травами. В стороне еле слышно застонал другой раненый, но его голоса Яромир не узнал.

— А глаза целы? Я буду видеть?

Недолгое молчание Огнеславы показалось ему вечностью. Наконец целительница нехотя ответила:

— Не знаю. Упырь сильно когтями полоснул. Время покажет.

У Яромира перехватило дыхание. Уж лучше смерть! Кому он будет нужен, если станет калекой? Даже без руки, как когда-то прочили Горностайке, было бы лучше, чем без глаз. Он ничего не сказал, но подумал: коли ослепнет, ни за что жить не станет. Потому что это всё равно не жизнь.

— А где моя сестра? — спросил он хрипло.

— Жива-здорова. Не отвлекай меня, спи.

В губы ткнулась ложка с зельем, и Яромир не стал сопротивляться, выпил. Ему оставалось лишь довериться Огнеславе и надеяться на лучшее. А сон, как известно, лучшее лекарство. Даже когда он больше похож на беспамятство.

* * *

Шли дни, похожие один на другой: темнота, горькие зелья, перевязки, редкие разговоры с Огнеславой. Но, если бы не они, Яромир, наверное, сошёл бы с ума…

Потом вернулся Вьюжка, и всё постепенно пошло на лад. Симаргл не отходил от раненого друга, а целительница хоть и ворчала, но не выгоняла крылатого пса из палатки и даже позволяла ему зализывать раны. Наверное, понимала, что его присутствие лечит. Однажды даже сказала:

— Повезло тебе!

Ровно в тот миг, когда Яромир мысленно клял судьбу-злодейку и думал, уж не сглазил ли его кто.

Но потом Огнеслава сняла повязку с его правого глаза, и Яромир увидел её веснушчатое лицо.

— Ты такая красивая! — только и смог выдохнуть он. — Я вижу. Слава богам!

— И слава мне. А ещё твоему симарглу. По крайней мере, один глаз у тебя остался.

— А что со вторым?

Яромир был готов к любому ответу. Одноглазый воин — всё равно воин.

— Скоро узнаем. Но надежда есть, и немалая. — Огнеслава улыбнулась. Это была очень усталая и вымученная, но всё же улыбка.

Вьюжка поставил лапы ему на грудь и завилял хвостом.

«Держись, Яр. Ты помог мне, когда я был ещё щенком, вылечил мои крылья. Теперь я помогу тебе, чем смогу. Ты, главное, не вставай раньше времени».

Ох, это было непросто… Как только Яромир почувствовал себя лучше, в нём проснулась кипучая энергия. Лежать в постели стало невыносимо. Однажды ночью он всё-таки выскользнул из палатки, чтобы вдохнуть свежего, без запахов снадобий и трав, воздуха, а ещё — чтобы увидеть звёзды. Почему-то это казалось очень важным.

Вьюжка,