В стране линдвормов - Фрида Нильсон

раз, что и не сосчитать. Я рисовал себе, как обрадуется Але, когда увидит меня, как распахнёт дверь и скажет: «Входи!»

А вдруг он не обрадуется? Вдруг он просто так сказал, что хотел бы видеть меня в своём доме? Сболтнул, не особо задумываясь? Вот откроет он дверь, посмотрит на меня удивлённо и спросит: «Ты чего здесь забыл?»

Или будет, как предсказывала Индра. Он сначала обрадуется, а потом будет тяготиться нами.

Что угодно, только не это, думал я. Я не вынесу, если надоем ему, если раз за разом буду замечать, каким напряжённым становится его лицо, когда он меня видит; однажды он перестанет улыбаться в ответ на мои слова, а потом и вовсе перестанет замечать. Что угодно, только не это. Пусть лучше сразу нас выгонит. А ещё лучше — пусть даже дверь не открывает.

— Вон он, дом! — сказал Иммер.

Я столько раз представлял себе, как заору от радости и кинусь бежать к дому Але, как только его увижу, — но теперь буркнул только «угу» и остановился. Передо мной был красивый домик. Маленький. Кое-где его закрывали кусты шиповника, и я отважился подойти ближе, чтобы лучше его рассмотреть. Крыша покрыта толстым слоем дёрна. Трава у основания дома здорово вымахала. Старые стены, казалось, так просохли, что впитали краску и стали красными сами по себе. Окошки казались чёрными квадратиками.

Иммер подошёл к калитке и остановился.

— Нет здесь кота, — разочарованно сказал он.

— Угу. То есть — ну да, кота нет.

Иммер взглянул на меня. Синие глаза. Ямочка на щеке казалась мухой, которая присела отдохнуть.

— А он точно добрый? — спросил Иммер.

Во время нашего долгого путешествия я, конечно, много чего ему рассказывал про Але, про дни, когда мы жили в лесу, и про то, чему Але меня учил. Рассказывал я про всякое хорошее — а плохого ничего и не было. Иммер не меньше меня рвался в эту деревню, но вот мы здесь, и он сомневается. Неудивительно. Жизнь у Тюры и у Индры тоже поначалу выглядела неплохо.

Я не знал, как ответить. Конечно, Але добрый. Но я всё-таки не мог избавиться от тревожного чувства и не стал ничего обещать. Если Але окажется подобием Тюры или Индры, Иммер станет упрекать меня: я ведь заверил его, что всё будет хорошо! Он снова разочаруется, и между нами протянется трещина. А я этого не хотел.

— Если он злой, то мы тут не останемся, — коротко сказал я. Иммера, похоже, такой ответ успокоил.

Мы открыли калитку и зашагали по траве, причём вид у Иммера был довольно самоуверенный. Солнце било в глаза, и непросто было рассмотреть, что происходит за окнами. Мы поднялись на крыльцо.

— А вдруг его нет дома? — прошептал я.

— Дым же идёт, — ответил Иммер. Да, из трубы действительно поднимался дым — я сам видел, когда стоял на дороге.

Я постучал. Услышал, как кто-то подходит к двери с той стороны, шаги приближаются. В окошке мелькнула, как большая птица, чья-то тень. И дверь открылась.

Я уставился на человека, возникшего передо мной. На пороге стоял не Але. На пороге стояла какая-то женщина. Несколько секунд я ничего не понимал, но потом до меня дошло, в чём дело. Те дети надули нас. Указали нам не тот дом. Стоят небось теперь и смеются, как быстро та старшая девчонка сплела историю. Гады сопливые, подумал я. Попадитесь мне только.

— Здравствуйте, — сказала женщина.

— Здравствуйте, — промямлил я. — Извините, мы ошиблись домом.

— А кого вы ищете?

— Мы ищем, где живёт Але, — ответил я. — Нам не тот дом указали.

— Но Але живёт здесь, — сказала женщина.

— Зд-десь?

— Да. Мы здесь живём — Але и я.

Я довольно долго молчал, а потом произнёс:

— А… а вы тогда кто?

Женщина рассмеялась:

— Я жена Але!

Я похолодел. Жена Але. Как же так?

— Да что случилось? — спросила женщина, она заметила мой испуг.

— Да я думал… ну, то есть Але говорил…

— Что он говорил?

— Что он охотник сам по себе.

Женщина пожала плечами:

— Ну да, на охоту он отправляется в одиночку. И я тоже.

— А вы… у вас тоже, значит, есть лук и стрелы?

— Конечно. — И она кивком указала на крючья, вбитые в стену. На них висели два лука и два колчана. Один лук и один колчан я узнал. Вторые лук и колчан были почти такие же, но поменьше — примерно как мои.

— Але ушёл вытягивать сети, — сказала женщина. — Он должен скоро вернуться. Зайдёте?

— Угу.

Мы шагнули в тёмную прихожую. Иммер, как обычно, робел и не говорил ни слова. Я всё ещё не мог опомниться от того, что у Але, оказывается, есть жена. Сначала я решил, что он обвёл меня вокруг пальца. Но потом, подумав, понял, что там, в лесу, мы с ним оба ничего о себе не рассказывали. Я помалкивал насчёт замка — только в последний день проговорился про Иммера и лесничего. Хотя нам в те дни и так было чем заняться. Мы говорили про древесные наросты и птиц, Але объяснял, как прикончить кабана одной стрелой и как делать надрезы на берёзе, когда дерёшь бересту. Может, Але из чистой вежливости не стал говорить о себе, когда заметил, что я не хочу о себе рассказывать?

— Проходите, садитесь, — пригласила женщина.

— Угу. Спасибо.

Я оставил лук и колчан возле двери, вошёл в комнату и сел на краешек широкой деревянной лавки со спинкой. Иммер примостился рядом. Комната была самая обычная. Не нищая, как у Тюры. Не роскошная, как у Индры. Здесь стояли кровать, комод, зелёная ваза с колокольчиками. Лежали вязаные половики. Узор на них напоминал узоры на коврах, что висели в замке.

Женщина села на стул. Мне вдруг пришло в голову, что, когда мы возникли на её крыльце, она совершенно не удивилась — как будто так и надо было. Значит, Але всё-таки упоминал обо мне. Уже хорошо.

В доме стояла тишина. Я даже не слышал, чтобы в кухне потрескивал огонь. Никто не знал, о чём говорить. Иммер всё озирался, как будто ища что-то, а потом сказал:

— А почему у вас нет детей?

Я почувствовал, что краснею. Лучше бы он и дальше помалкивал. Но женщина, кажется, не обиделась и ответила:

— Да вот, не получилось. — Она довольно долго рассматривала меня. — Ты Сем?

— Да.

— А я Иммер, — вставил Иммер.

Женщина кивнула.

— Меня зовут Крикка.

Мы опять замолчали. За окном я видел розовые губки шиповника, видел, как бабочки-крапивницы танцуют одна вокруг другой. На небе неподвижно протянулись веретёна облаков. В доме