Кощеевич и война - Алан Григорьев

Тело друга вдруг начало съёживаться, покрываясь перьями. Миг — и на покрывале уже сидела взъерошенная ворона.

— Вертопляс? Или… Май?

Ворона обернулась на зов.

— Май, это правда ты? — Лис не верил своим глазам. Такое чудо он видел впервые.

Умерший друг вернулся к нему в облике птицы. Но внешность — это, право, пустяки. Главное, что вернулся.

Княжич протянул руку, но вдруг ворона больно ущипнула его за палец и, хрипло каркнув, захлопала крыльями.

— Постой! Это же я, Лис! Куда же ты?!

Он звал до хрипоты, но тщетно. Глупой птицы уже и след простыл. И кто только придумал эти дымовые отверстия?

В сердцах Лис стукнул кулаком по столу. Больно — и пусть. Сердце болело намного сильней. Май был жив, но он всё равно потерял друга. Да не одного: ещё и Вертопляс пропал. Его жертва оказалась напрасной. В новом облике Май, похоже, не мог говорить и вообще не обладал человеческим разумом — иначе непременно узнал бы его. Выходит, не зря Рена говорила: не торгуйся со смертью. Ничего путного из этого не выйдет.

В отчаянии Лис уронил голову на руки и зарылся пальцами в волосы. Он делал это уже не первый раз за эту ночь, но только сейчас вдруг понял: чего-то не хватает. Внутри всё похолодело: а где венец? Где его защита? Неужели обронил в снегу, когда сплетал заклинание?

Теперь он вспомнил: чары оставили после себя чувство опустошения. Как будто его выжали досуха. Там, у Медового озера, Лис упал в снег навзничь и какое-то время лежал неподвижно, словно мертвец.

Сана причитала над ним:

— Княжича, княжича убили!

А он хотел сказать ей:

— Дурёха, я же бессмертный!

Но не мог. Поэтому из последних сил вцепился пальцами в её рукав. Воительница сперва охнула, потом обняла его на радостях крепко-крепко.

До лагеря его везли на дивьих санях… Эх, что ему стоило ещё тогда заметить потерю и отправить людей на поиски?

Но, может, ещё не поздно? Да, надо действовать прямо сейчас!

Лис набрал в грудь побольше воздуха и отчаянно заорал:

— Эй, кто-нибудь? Сана! Оджин! Живо ко мне!

Глава пятнадцатая Возвращение в Дивь

— От этой штуки только что воздух не искрит. — Яромир неодобрительно смотрел на лежащий перед Радосветом венец.

И зачем только царевич — ой, нет, теперь уже царь! — решил прихватить опасную находку с собой в Светелград? По мнению Яромира, это сулило одни неприятности.

— Я видел этот венец на голове Лютогора.

— Да все его видели, и что? Куда руки тянешь? Не трожь! Пусть сперва чародеи посмотрят.

— Они уже посмотрели.

— И что?

— И ничего. — Радосвет чихнул и поплотнее завернулся в шубу.

Они пробирались по снегам несколько дней. И наверняка бесславно замёрзли бы где-нибудь в лесу, если бы не Вьюжка. Когда совсем не осталось сил идти, симаргл все-таки примчался на помощь — с обрывком цепи на шее. Не зря Яромир подозревал, что верного друга тоже пленили. Но симаргла стражники Ратибора кормили исправно — в отличие от людей. Боялись, наверное, что огромный пёс их самих сожрёт, не поморщившись.

После таких приключений немудрено было подхватить лихорадку. Только Яромир быстро поправился, а Радосвет был всё ещё слаб и кутался в меха, а его опочивальня насквозь пропахла целительными снадобьями.

С момента их возвращения прошло ни много ни мало — две седмицы. Но Яромиру до сих пор каждую ночь снились бескрайние снега, а на губах он то и дело чувствовал вкус коры, которую они пытались глодать с голодухи. А однажды на них вышел из чащи дикий волк, и Яромир готов был уже проститься с жизнью — ведь из оружия у него был только кинжал Мрака, подобранный у Медового озера. Мечи и луки дивьих превратились в лёд вместе с хозяевами, а навьи всё своё добро унесли с собой.

Каково же было его удивление, когда Радосвет закрыл его собой и, кувыркнувшись через голову, превратился в белого волка: худого и ободранного, но всё ещё свирепого! Впрочем, до драки дело не дошло. Вдруг откуда ни возьмись налетел холодный сильный ветер, ударил в лицо дикому зверю, и тот, поджав хвост, заскулил и ушёл ни с чем.

Конечно, Яромир знал, что в незапамятные времена царский род побратался с родом Белой Волчицы — матери всех волков. Радосвет даже говорил ему, что умеет оборачиваться, но никогда прежде не делал этого на его глазах. Когда Яромир спросил почему, юный царь, потупившись, пояснил:

— Стеснялся. Переярки такие нескладные… Я в лапах запутаюсь, а ты смеяться будешь. И вообще не люблю я без крайней нужды превращаться. Дурные воспоминания.

Очевидно, речь шла о неудачном путешествии Радосвета в Навь, когда детская шалость чуть не обернулась бедой. Яромир запоздало понял, что его улыбчивый и словоохотливый друг на самом деле не слишком откровенен. Про приключения в Нави рассказывал мало, про свою ненаглядную Таисью с дочкой Аннушкой тоже сколько лет молчал, ни словечком не обмолвился. Неудивительно, что Радосвету приходилось всё скрывать — с таким-то отцом…

Когда Вьюжка доставил их в Светелград, новоиспечённый царь несколько дней провалялся без памяти, а как только здоровье пошло на лад, принялся за дела, не вставая с постели. Перво-наперво приказал доложить обстановку. Ужаснулся, когда узнал, что Лютогорово заклятие заморозило не три десятка человек на Услада-поле, а чуть ли не половину Дивьего царства. Но быстро опомнился и повелел переписать имена пострадавших, а после — свезти все ледяные статуи в одно место, Хранить их во дворце было опасно — замороженные люди источали жуткий холод.

После того как всех пересчитали, выяснилось, что