Битва за пустыню. От Бухары до Хивы и Коканда - Владимир Виленович Шигин

– Значит, мне их по птицам определять? – осведомился посол.

Толмач кивнул головой, добавив:

– Можно и по шапочкам. У самого главного на шапочке рубиновый шарик, у первого помощника – коралловый, у второго – нефритовый. Можно еще смотреть по пластинкам на поясах.

– Это уже излишне, – остановил его Игнатьев. – Дай бог, я хоть это запомню.

Тем временем мандарины в знак приветствия сжали кулаки и подняли их на уровень лица – это был самый из непочтительных ритуалов приветствия – гун-ши.

Родственник маньчжурского императора Су-Шунь (тот самый, с белым журавлем и рубиновым шариком), уполномоченный вести переговоры, щуря и без того узкие глаза, выразил удивление приезду Игнатьева, заявив:

– Наши ответы вашей стороне уже даны, и говорить более не о чем. Поэтому, может быть, русский посланник пожелает поскорее вернуться на родину…

– Увы, я должен вас расстроить – возвращаться домой я пока не намерен, – скорбно вздохнул Игнатьев, помня напутственные слова Горчакова.

После этого уже скорбно вздохнул Су-Шунь.

После этого обмена любезностями он пригласил русского посла пообедать. Игнатьев с переводчиком и несколько высших чиновников расселись за низкими столиками. Слуги в белых халатах поставили перед ними фарфоровые чашки. Угощали ароматным цветочным чаем с примесью лепестков жасмина и розы. После чая перед каждым положили изысканные палочки из слоновой кости. Подали сладости: очищенный корень болотного растения, жареные грецкие орехи, абрикосовые зерна, пастилу из мороженых яблок. Переводчик пояснил Игнатьеву, что сладости возбуждают аппетит. Тот, грызя болотный корень, вяло кивнул. Затем в комнату вошли, семеня крохотными ножками, пестро разодетые певицы. Лица их были напудрены и нарумянены, а высокие прически украшены цветами. Певицы поклонились, сели и стали играть на струнных инструментах и петь тонкими голосами.

После сладкого слуги внесли закуски: маринованные огурцы в кислом соусе из бобов; ломтики ветчины, вареные утиные лапки, кусочки мяса с уксусом и перцем, чеснок и редьку в уксусе. В конце поставили самое лакомое – соленые утиные яйца. Одновременно подали и рисовую водку. Водка была слабая и дрянная, но с ней дело пошло все же веселее. Игнатьева столь малый градус не брал, а вот мандаринов развезло быстро. Затем Су-Шунь хлопнул в ладоши и что-то крикнул – подали тушеных трепангов. Потом были плавники акулы, утиные языки, голубиные яйца, обжаренные рыбьи пузыри, рыбьи мозги и жареные луковицы лилий… Соблюдая этикет, Игнатьев съедал кусочек каждого подаваемого блюда, но все равно вскоре едва дышал. Маньчжуры же поглощали еду в объемах неимоверных. Наконец, подали главную фишку обеда – суп из «ласточкиного гнезда», особо дорогое и изысканное угощение. Дело в том, что свои гнезда морские ласточки строят из слюны, которая у китайцев считается полезной и вкусной. Отхлебнув мутного супца с плавающим гнездом, Игнатьев едва сдержал порыв рвоты. Переводчик тревожно посмотрел на него, но посол мужественно справился с позывом и даже передал слова восторга хозяину застолья. Последняя перемена состояла из шести сортов пирожков с различными начинками и горячим киселем. Закончился обед, как и начинался, чаем.

Итак, первое общение и разговоры обо всем и ни о чем состоялись. Теперь наступало время делового общения с Су-Шунем и его чиновниками.

* * *

Дальнейшие встречи с китайцами в Доме переговоров Игнатьев сразу же отверг – в этом здании китайцы принимали представителей вассальных государств. Посол заявил категорически:

– Все дальнейшие переговоры шли на территории Русского подворья!

И китайцы уступили. После чего потянулись долгие дни бесплодных переговоров. Теперь Игнатьев вспоминал былые неторопливые церемонии бухарцев и хивинцев как наивные провинциальные забавы. В Китае все было серьезней. Мандарины старались добиться от русского посла уступок, но тот твердо стоял на своем.

– По какой причине вы не желаете делить земли по реке Уссури? – спрашивал Игнатьев. – Возможно, у вас есть некие геополитические соображения, которых я не понимаю?

– Никаких высоких соображений у нас нет, – честно ответил ему Су-Шунь. – Просто наши вельможи очень любят собольи шубы.

– При чем тут шубы? – не понял граф.

– Как при чем? – обиделся переговорщик. – Вы и так забрали у нас лучшие соболиные участки. И теперь после появления ваших солдат на Амуре цены на соболей у нас увеличились вдвое. Если мы уступим вам еще и правый берег Уссури, то в ваши руки попадут уже все соболи!

– Какие соболи? Какие шубы! – топал ногами Игнатьев. – Вы заключили договор, и его следует исполнять! Если ваше правительство отречется от прежних трактатов и обещаний, то ни одно государство не будет иметь к вам доверия и это породит нескончаемую войну.

– Договор, заключенный с вашим губернатором Муравьевым в прошлом году в Айгуне, был ошибочным! – в конце концов, заявил кузен маньчжурского императора. – Я скорее буду бесконечно воевать, чем соглашусь с вашими требованиями!

– Что ж, каждый сам творец своей судьбы! – жестко ответил Игнатьев. – В таком случае войска наши тотчас же вступят в Монголию, Маньчжурию и Джунгарию, а также начнут войну в Восточном Туркестане.

– Но разве можно воевать сразу со всеми? – усомнился Су-Шунь.

– И не сомневайтесь! У русского царя солдат, пороха и пушек хватит на всех! – заверил его Игнатьев.

Возможной войны с цинскими маньчжурами в тот момент не исключал и Муравьев, приславший Игнатьеву тревожное письмо: «Вы не надейтесь окончить вопрос о нашем разграничении посредством переговоров в Пекине и склоняйтесь к мнению, что этот вопрос может разрешиться для нас единственно путем военных действий. Хочет или не хочет китайское правительство признавать теперь Айгунский договор, мы со своей стороны не можем отступиться и не отступимся от него, и удержим за собою все, что приобрели в силу этого договора… Если вместо слов китайцы вздумают перейти к действию и силою осмелятся помешать нам пользоваться тем, на что мы приобрели право вследствие договора, – тогда без сомнения – на силу мы ответим силою…»

Сам Игнатьев считал, что империя Цин, будучи в войне с Англией и Францией, на новую войну не пойдет. Ну, а то, что кузен императора забавляется словопрением, флаг ему в руки! Расклад Игнатьева оказался верен. Демонстративно объявив о сборе ополчения в приграничной Маньчжурии и Монголии, реально начать войну с Россией империя Цин так и не решилась.

Получив резкий ответ от Игнатьева, Су-Шунь сразу же перестал угрожать войной и уже во время следующей встречи неожиданно заговорил о дружбе.

– Неужели дело сдвинулось с мертвой точки?! – обрадовался Игнатьев, но напрасно.

При новой встрече Су-Шунь его огорошил:

– Я прошу досточтимого посла не настаивать на своих требованиях. Иначе другие государства будут смеяться над Китаем, узнав, что двухсотлетняя дружба между нашими державами нарушится от подобных мелочей…

– Дальневосточное Приморье – это не мелочь! – отрицательно покачал головой Игнатьев и придвинул свой стул ближе к