Немного больше, чем любовь - Женя Онегина

влетели в комнату и, отпихивая друг друга, кинулись к юноше, требуя ласки. Пашка плюхнулся на ковер и залился хохотом, обнимая суетящихся псов, пытающихся лизнуть его в лицо.

А потом в комнату заглянула улыбающаяся Агата и замерла у двери, скрестив руки на груди:

– Привет! – простонал Пашка, пытаясь подняться на ноги.

– Привет! – ответила Агата. – Мы уж думали, ты до обеда проспишь!

– А который час?

– Одиннадцатый!

– А почему такой поздний завтрак? – удивился Павел.

– Елисей только что вернулся. Отвозил Ника на паром.

– А?

– У Николая дела, – Агата нетерпеливо передернула плечами. – Он приезжал на пару дней. И обещал приехать к Янову дню[5].

– Обещал?

– Он занят на кафедре.

– Ясно, – проговорил Пашка.

Ясно ничего не было. Павел никогда не лез в отношения сестры с Николаем Орловым, хотя, честно говоря, он всегда считал Ника немного занудным. Но сейчас Агата была явно расстроена.

– Умывайся и спускайся, – сказала девушка и улыбнулась, – а то тебе не останется оладьев. Твой брат не намерен ждать вечно. Дарс! Фу! А ну иди сюда!

Корги завалился на задние лапы и удивленно посмотрел на хозяйку, склонив голову на бок.

Агата нетерпеливо хлопнула по бедру, и пес, бросив на нее осуждающий взгляд, поплелся к двери. Бингли победно тявкнул, ткнулся мокрым носом в Пашкину щеку и поспешил следом.

Агата проводила собак строгим взглядом и, подмигнув брату, вышла, прикрыв за собой дверь.

Павел упал спиной на ковер и зажмурился, пытаясь вобрать в себя все то, что пережил их дом за время его отсутствия. В коттедже «Чайка» загрохотала от ветра крыша, заскрипели ступени под ногами Агаты, нетерпеливо хлопнула оконная рама. Где-то на чердаке жалобно завыл лысый кот Снежок…

Павел Колбецкий рывком поднялся, сделал пару махов руками, разгоняя по венам кровь, и направился в ванную.

– Солнышко мое, ты выспался? – спросила мама, едва юноша перешагнул порог столовой.

Отец оторвался от утренней газеты и широко улыбнулся, Елисей зафыркал и расплескал чай, заслужив осуждающий взгляд матери. И только Агата звонко рассмеялась.

– Солнышко, может, и выспалось, мам, – ответил Пашка и зевнул, – но я – точно нет. Мне кажется, я готов проспать все лето, даже не вставая.

– Через пару дней это пройдет, – авторитетно заявил Елисей. – А еще через неделю начнешь встречать рассветы на пляже. Да, Агата?

– Я их круглый год там встречаю, – заметила девушка и показала старшему брату язык.

Пашка тем временем занял свое место за столом, утащил сразу несколько пышных оладушек с изюмом с общего блюда и потянулся за банкой с вареньем. Мама наполнила его чашку кофе из фарфорового кофейника и подала молочник. От знакомого с детства вкуса оладьев и горячего кофе на душе сразу стало тепло и спокойно. Пашка даже зажмурился от удовольствия.

– Мама! Мам! – заорал Елисей. – Смотри! Он сейчас уснет.

Брат заканчивал третий курс университета. Учился он на отлично, подрабатывал, занимаясь с младшими школьниками математикой, снимал вместе с Николаем небольшую квартиру недалеко от кампуса и почти каждые выходные приезжал к родителям. Елисей так и остался домашним парнем, несмотря на способность легко сходиться с людьми. Кареглазый блондин, довольно высокий, он казался родным братом Агаты. Порода Колбецких прослеживалась в каждом его жесте, в каждом взгляде. И иногда Пашка замечал, как мама отводит глаза и украдкой смахивает слезы – с каждым годом Елисей становился все больше похож на своего дядю – отца Агаты, умершего семь лет назад. Признаться, самого Станислава Колбецкого Пашка помнил плохо: он был еще достаточно мал, когда все случилось; а вот Елисей переживал страшно, но глубоко внутри себя, боясь лишний раз потревожить родителей.

Пашка тяжело вздохнул и отправил в рот очередной оладушек.

– Елисей, не наговаривай на брата! – строго сказала мама, – а то отобьешь у ребенка весь аппетит.

Ребенок довольно хрюкнул, Елисей хмыкнул, а отец осуждающе покачал головой.

– Детский сад! – с чувством произнесла Агата, поднося к губам чашку с чаем.

– Сама такая! – одновременно воскликнули братья и показали ей язык.

Собаки встрепенулись, заходясь в радостном лае. Александр Колбецкий закрыл газету, сдвинул на переносицу очки и произнес:

– Шуметь – на улицу! Шагом марш! Кстати, там еще газон зарос! Так что дел хватит всем!

– Есть, кэп! – бодро ответил Елисей и поднялся. – Будет исполнено, кэп!

– Кепку не забудь! – напомнила мама прежде, чем молодой человек успел выйти из комнаты.

– Есть, кэп! Псины, за мной!

Дарси и Бингли, не желая уступать друг другу, устроили свару в дверях. Бингли решил играть нечестно и жалобно запищал, призывая хозяев обратить внимание на его бедственное положение. Елисей притворно вздохнул и, подхватив извивающихся псов за шкирку, направился в сад.

Агата и Паша переглянулись и рассмеялись.

– Вы как хотите, а я – на море, – сказал Паша, когда с завтраком было покончено. – Агата, ты со мной?

– Только помогу тете Лизе с посудой!

– Я справлюсь сама. Идите гулять, пока не начался дождь, а то до Янова дня обещают чуть ли не ураганы.

До Янова дня оставалось чуть меньше недели, а погода все никак не хотела становиться летней. Несмотря на жаркое солнце, у моря дул пронзительный, пронизывающий ветер. Пашка и Агата, надвинув практически на глаза капюшоны штормовок, медленно брели вдоль берега. Где-то на горизонте в густую иссиня-черную массу собирались грозовые тучи. Дарси, только что беззаботно носившийся по песку, вдруг навострил уши, прислушиваясь. Бин последовал его примеру, нетерпеливо виляя длинным хвостом.

– Вперед! – скомандовала Агата и хлопнула себя по бедру. В ответ упрямый корги уселся на мохнатый зад и исподлобья уставился на свою хозяйку. Бин же послушно потрусил рядом.

Солнце спряталось. Сразу стало сумрачно и неуютно. Вдалеке над морем сверкнула молния.

– Нужно возвращаться, – заметила Агата и с сомнением посмотрела на Пашу, точно опасалась, что он откажется.

– Надо, – согласился Паша. – Успеть бы до дождя…

Конец фразы потонул в оглушенном раскате грома. Бингли испуганно завыл, подняв к небу острую мордашку.

– Бежим? – предложила Агата.

Паша поднял голову, жадно ловя насыщенный влагой соленый воздух, и зажмурился. Ощущение безграничного счастья, бескрайней свободы захлестнуло его целиком. Хотелось петь, носиться по пляжу, утопая в теплом песке, и орать. Просто орать в голос, выплескивая морю все эмоции, переполняющие его последнее время.

Загрохотал гром – в этот раз гораздо ближе. Пашка со свистом резко выдохнул, пытаясь взять себя в руки, и посмотрел на сестру. Агата улыбалась. У ее ног беспокойно крутились собаки.

– Тебе хорошо? Или плохо? – спросила девушка.

– Я не знаю, – честно ответил Пашка. – В моей голове так много всего, что, кажется, ее сейчас разорвет на части.

– Тяжелый был год?

– Сейчас думаю, что нет, – проговорил Паша негромко и вздрогнул от неожиданности, когда темное небо прошило