Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

присела на лавку, – утром уходите. Митяша окреп, дорогу выдержит.

– Я сейчас еще раз попробую цепь разбить.

– Спать ложитесь, завтрашний день свои заботы принесет и покажет, что делать надо.

Но утром небо, до того лишь хмурившееся, разразилось такими потоками дождя, что о путешествии не могло быть и речи. Ветер гнул деревья, ливень бил в окошки.

– Будто кто стучит, о плохом предупреждает, – проговорила Агашка, – беда будет. Завтра хоть дождь, хоть снег – все равно уходите.

Вечером началась гроза. Голубые всполохи за окном на миг освещали избу.

Гром трещал, будто рвали на куски полотно. Вдруг распахнулась дверь и на пороге, озаряемый вспышками молний, появился мужчина. Митя вскрикнул, Агашка охнула, Николаша привстал с лавки.

– Ты смотри, я тебя, Агашка, дом караулить от незваных гостей оставил, а ты устроила тут постоялый двор. И за проживание, верно, денег не берешь. Нехорошо, Агашка, нехорошо.

– Ты не серчай, Григорий Федотович, – проговорила Агашка, – люди мимо шли, огонек увидали, переночевать попросились. Утром уйдут.

– А куда они шли-то, Агашка? Здесь же ни путей, ни дорог, глухомань. Врешь ты все!

Голос Агашки дрожал, и Николаша понял, что она боится. Слышно было, как гость шаркает сапогами по полу, садится на лавку.

– Все сделала, как велел? – грубо спросил он.

– Конечно, Григорий Федотович, приготовила приворотный порошок. Силы невиданной, любая строптивица ласковой станет, только о тебе, благодетель, будет мечтать.

На плечо Николаши опустилась рука.

– Я думал, ты в болоте давно сгинул, а ты живучий. Заговоренный либо?

– Так это ты, злодей?! – воскликнул Николаша – То-то голос знакомый. Я с тобой рассчитаюсь.

– Напугал! Помалкивай тут. Я тебе в долг не давал, чтобы со мной рассчитываться.

Гришаня наклонился к Мите, ухватил его за подбородок.

– Митенька, запомни: нельзя от меня убежать. Я всегда по следам ходить буду, везде тебя отыщу. Мир большой, лес густой, а стоило мне шаг ступить – сразу на тебя наткнулся. Судьба, она вона где – в моем кулаке.

– Кашки не изволите покушать? – спросила Агашка.

– Небось сухая, немасленая.

– Кончилось масло, да я сныти покрошила, с ней куда как духовито и вкусно получается.

– Ты, Агашка, на лошадь похожа, и потому корм лошадиный тебе нравится. У меня хлеба припасено да сальца кусок, не буду я твою кашу пустую есть.

Гришаня достал из-за пазухи еду, завернутую в тряпицу, ткнул Николашу в бок.

– Не хочешь? – И хохотнул: – Да я и не предлагаю.

А потом обратился к Мите:

– Чего ж домой не вернулся тогда? Я тебя караулил.

– Я, дядя Гриша, деревни своей не нашел. Никто про Оладушкино не слыхал.

– Оладушкино? Да, эту деревню отыскать непросто. А вот Блиновка здесь поблизости. Прямо на краю деревни живет красавица, то ли вдовица, то ли брошенка, я на ней женюсь. Изба у нее справная, и сама работница хоть куда. Опять же сам староста у нее в кумовьях. Какое прошение составить – к ней бегут, за советом – тоже. По деревне идет – засмотришься, воду несет – ведра не качнутся. Заживем мы с ней славно. А то смеются надо мной в деревне, обидными словами обзывают, говорят, что дурак, ни на что не годен. А в чем моя дурость? Денежки-то в моем кармане позванивают. Слыхали? – Гришаня побренчал целковыми. – Соседи спину на полях гнут, пот рукавом утирают, а я чайку попью с хорошим человеком – и утром с прибылью. Ну и кто из нас дурак? – Гришаня захохотал.

– Так ты людей сонным зельем опаиваешь и грабишь! А теперь на несчастную женщину глаз свой подлый положил. – Николай в гневе сжал кулаки.

– Ты, слепаня, кричи, да меру знай. Забыл, как в болоте купался? – Но голос Гришани дрогнул, и Николаша догадался, что тот его побаивается.

Гришаня взял мешочки с сонным и приворотным порошками, положил за пазуху.

Дождь бил по крыше, гремел гром. Агашка поставила на стол самовар.

– Утром все вместе в Митину деревню отправимся, – сказал Николаша. – Цепь разомкни. Агашку мы здесь не оставим.

– Размечтались. – Гришаня с шумом отхлебнул чаю из чашки. – Мне этот малец без надобности, свои деточки появятся, лишний рот кормить резону нету. Вот заявитесь вы к моей зазнобе, все как на духу расскажете – она и замуж за меня не пойдет. Я утра ждать не буду, прямо сейчас в путь отправлюсь. Гроза, а дрова под навесом сухие, быстро займутся, жарко. Никто на поджог не подумает, все решат, что молнией запалило.

– Ты что удумал? – Николаша шагнул на голос, сгреб Гришаню за ворот рубахи и с силой тряхнул.

Зубы Гришани клацнули.

– Да в тебе весу три пуда, а туда ж себе, грозишься. Ворона под кустом тебя испугается, а не я.

Николаша отвесил Гришане затрещину, отчего тот, упав на пол, перекувырнулся через голову и подкатился к порогу. Что-то звякнуло.

– Ну все, разозлили вы меня. – Гришаня резво вскочил на ноги и прыгнул к двери. – Попросили бы, в ножки бы покланялись, я, может, и простил бы вас. А теперь – накажу по своему разумению. А ты, сопляк, знай, – Гришаня обратился к Мите, – Блиновка твоя деревня называется, а не Оладушкино, и женюсь я на твоей матери. А чтоб она сговорчивей была, Агашка мне приворотного порошка приготовила.

– Врешь ты все! – крикнул Митя. – Никогда мамка за тебя замуж не пойдет. Безвредный этот порошок, Агашка сама сказала, что травы-муравы в него намешала. Не получится у тебя мамку околдовать. Правда ведь, тетя Агаша?

Митя повернулся к Агашке и увидел ее белое от страха лицо.

– Правда? – повторил Гришаня. – Выходит, предала ты меня. Я ж тебя спас тогда на мосту, заботился о тебе, работу давал, чтоб с голоду не померла.

– Спасибо, родимый, – буркнула Агашка, – от твоей заботы собакой на цепи вою.

– А ты полай, полай, тогда прощу. Ну? Давай! Ав-ав-ав, тяф-тяф.

– Вот и видно, что ты пес шелудивый, – усмехнулся Николаша. Он шагнул вперед, но Гришаня успел выскочить за дверь. Николаша ударил дверь плечом, но она, сбитая из дубовых досок, даже не дрогнула.

– Поленом подпер, теперь жди беды, – сказала Агашка, – не выпустит он нас живых.

– Дымом запахло, – сказал, потягивая носом, Митя. – Видать, молния в дерево попала.

В окошке показался и тут же спрятался огненный язык.

– Дрова поджег, что под навесом сохли, – ахнула Агашка. – Сжечь нас решил!

– Ой, мамочка, мамочка, – запричитал Митя, – как умирать-то не хочется!

Николаша тщетно пытался выбить дверь.

– Григорий Федотович, выпусти! Пожалей ты нас, горемычных! – крикнула Агашка.

Ей никто не отвечал. Дым наполнял избу.

Агашка упала на колени перед иконой Николая Угодника, прижала руки к груди и зашептала:

– Батюшка, святый угодниче Божий,