Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

И не примаком стану, а настоящим хозяином! Малашка будет по дому хлопотать, мне щи варить, а я ей пальцем указывать. Мастеру обязательно кровать закажу. Я не как вы, деревенщины: где пук соломы бросил – там и постель. Я человек, можно сказать, городской, каждый месяц в город мотаюсь, ихние порядки знаю. Там все на кроватях спят, перина мяконькая, подушки пухом набитые.

Гришаня расхаживал по избе, скрипел новенькими сапогами.

– Размечтался! Не пойдет Малашка за тебя. Она хоть и со свиным рылом, а умная, дельная. Да и муж у нее есть.

– Его кто-нибудь видел? И попомни мои слова, Андреевна, никто и не увидит. Потому как его сроду не было. Какой дурак на свином рыле женится?

– Ты ж собрался!

– Так то я! Сама Малашка статная, если без носа рассматривать, то красавица. Изба опять же. Одно плохо – ты, старая, мешаешься. Ты на том свете себе еще угол не присмотрела? Пора! Нажилась ты, Андревна, дай другим пожить.

Гришаня ушел, оставив дверь открытой, а у Андреевны не было сил встать и закрыть ее. Когда Малаша вечером вернулась домой, изба выстыла, ветер нанес снега на порог, замерзшая Андреевна лежала на холодной печке и кашляла.

С того дня старуха не оправилась. Как ни старалась Малаша, как ни отпаивала ее чаем из липового цвета, Андреевна не выздоравливала. В конце зимы Малаша осталась одна. Изба давила пустотой. Малаша искала себе работу у соседей, часто ночевать уходила к Марфушке и душой отдыхала в ее шумном доме.

Однажды на улице ей встретился Гришаня, стоял на тропинке и улыбался, Малаша хотела было прошмыгнуть мимо, но Гришаня ухватил ее за рукав.

– Да куда ж ты все бежишь. От счастья своего не скроешься.

– От какого счастья? – не поняла Малаша.

– Ты зачем старуху к себе домой ночевать зовешь? Боишься одна оставаться? За чем же дело стало? Только крикни – сразу приду.

Малаша побежала к подруге, у которой на руках заходился криком очередной младенец.

– И никто у меня не ночует, никакую старуху я не приглашаю, с чего он взял.

– Стало быть, следит за тобой, милая, – подумав, ответила Марфушка. – Гришаня, всем известно, гадкий человечишка. Вроде дурачок, а присмотришься – хитрости в нем много. И подлости. Видать, заглядывает к тебе в окошко. Но странно, что он старуху видит. Не Андреевна ли с того света о тебе заботится?

Марфушка положила малыша в люльку, принялась ее качать. Маленькая дочка и старший сынок Марфуши играли у печки.

– Ой, ребятишки, – всплеснула руками Малаша, – я же вам пирожка принесла, да в своих разговорах и позабыла отдать. – Достала из-за пазухи завернутые в тряпицу пироги с пшенной кашей и принялась наделять ими детишек. Те жадно похватали угощение, начали есть. Малаша перегладила сорванцов по русым головенкам, перецеловала их конопатые щечки. – Марфушк, рубахи поизносились, пора новые шить, полотно-то есть?

– Зама`шное1 только. Да платить за работу нечем, – вздохнула Марфа.

– Неужто я с тебя деньги потребую, – Малаша укоризненно взглянула на соседку. – Для кого мне копить? Сына нет, мужа нет. У тебя в избе базар, у меня – тишина могильная, иной раз кажется мне, что оглохла. Только и звуков, что сверчок за печкой поет. Тебе поспать некогда, а у меня с вечера до утра долго-долго время тянется, да сон не идет. Встану посреди ночи и молюсь, за мужа, за Митеньку.

– Видать, твоя молитва тебя и спасает, – рассудительно заметила Марфушка. – Ты дверь на ночь-то запираешь?

– Да с тех пор, как разбойников не стало, в нашей деревне никто и не запирается. Разве могу я показать, что своим соседям не доверяю?

– А ты запирайся. Засов небось есть.

– Есть, хороший, крепкий. Андреевна еще ставила.

– Я тебе своего Трезорку отдам, все равно мне его кормить нечем. Он у тебя вместо колокольчика будет. Мигом оповестит, коли кто чужой к дому подошел.

С собакой дело и вправду лучше пошло. Несколько раз Малаша слышала, как Трезор, хрипя от ярости, бросается на кого-то. Ухаживания Гришани прекратились, да и сам он на время исчез из деревни.

* * *

Март по лютости не уступал февралю. Морозы сменялись метелями, ветер заносил снегом окошки, пробирался сквозь любую щелочку. В такую погоду, как ни топи печь, все мигом выдувает, холодно. Малаша закуталась в Андреевнину шаль, села у окна.

– Тяжело путнику в такую непогоду, – прошептала она.

Сквозь вой ветра доносилось слабое постукивание, оно становилось все настойчивей.

– Заснул, что ли, Трезор? Кто-то пришел, а он молчит. – Малаша подивилась тому, что пес ни разу не тявкнул.

Она подошла к двери.

– Кто там?

– Открой, голубушка, – послышался дребезжащий голосок.

Не раздумывая, Малаша отодвинула засов и отворила дверь. На пороге стояла сгорбленная фигурка, закутанная в пуховый платок.

– Впусти переночевать, милая. Место не пролежу, лавку не просижу. Не нужна мне перина, соломы дашь – и на том спасибо. А я тебя повеселю, сказочку расскажу. Все тебе поведаю, о чем сама ведаю.

– Заходи, бабушка, – радушно пригласила Малаша, – садись поближе к печке, погрейся, сейчас я тебе чайку налью, у меня и пирог с кашей есть.

– Пирог, говоришь, – странница размотала платок и стряхнула с него снег, – это хорошо, давно я пирожков не едала, коли косточку дадут – ее глодала, чаще бранным словом угощали, злыми собаками пугали. Тяжко нам, путникам, приходится, но и добрых людей в мире много водится.

Старушка села у печки, приложив озябшие ладони к ее теплому боку. Свет лучины падал прямо на ее лицо, и Малаша невольно вскрикнула от ужаса. Лицо странницы было покрыто гноящимися язвами, глаза слезились, губы запеклись.

– Испугалась, деточка, – пытливо вгляделась в молодую женщину старуха, – не выгоняй меня на холод, хорошо у тебя, теплышко. Нет, – продолжала она, – ты не выгонишь, не посмеешь, метку-то за грех матери до сих пор на лице носишь.

Малаша провела рукой по лицу, дотронулась до своего уродливого носа.

– Иди, бабушка, к столу, – пригласила она. – Поешь, а я пока воды поставлю согреть, искупаться тебе надо, рубаха твоя стирки и починки требует.

– Побрезговали мною твои односельчане, – пожаловалась старушка, – никто не пустил: ты, говорят, заразная, а у нас деточки малые. Велели на край деревни идти, сказали, что там одинокая женщина живет.

– Правда, никого у меня нет, – прошептала Малаша, – ни мужа, ни сына.

Она поставила чугун с водой в печь и, когда вода согрелась, наполнила корыто.

– Раздевайся, бабушка, искупаю тебя. Небось давно не мылась.

– Ох, давно, деточка, летом иной раз в речке поплескаюсь, какое мне еще купание. Вши