Отель «Большая Л» - Шурд Кёйпер

на песке и подбадривала их. Мамин парик она так и не сняла. Наверное, специально для Акелея оставила. Получалось у ребят неплохо, и мы договорились играть до десяти голов, но я и оглянуться не успел, как забил семь. Благодаря Акелею. Парень он хороший, но вратарь из него никудышный. А Брик только и делала, что вопила:

– Нет, вы видали? Он почти остановил мяч! Видали, как он нырнул? Он задел мяч рукой! Он точно знал, в какой угол мяч полетит!

– Вот это любовь, Кос! – воскликнула Пел. – Любовь – это когда ты в восторге от своего вратаря, даже если он двадцать мячей пропустил.

– Такое в газете печатать надо, – сказал я и забил десятый гол.

Брик обняла Акелея и заявила, что лучше вратаря в мире не найти. Похоже, он ее понял, потому что явно смутился. Мы повалились на песок, и Брик рассказала, что творилось за кулисами конкурса. Если верить ей, все девчонки-участницы были жуткие заразы. Они исподтишка высмеивали и кляли друг дружку, желали провалиться сквозь сцену. А одна даже ущипнула Брик за грудь – перед самым выходом на сцену, и так больно, что ее аж перекосило. Трудно было поверить, что Брик вот так спокойно рассказывает о чем-то в моем присутствии. Можно подумать… я ее брат. Среди участниц, продолжала сестра, есть только одна стоящая девчонка – Изабель. Ну это бы я и сам мог им рассказать. Когда Брик, корчась от боли, не хотела выходить, Изабель помогла ей и вытолкнула на сцену. Еще Изабель посоветовала ей похлеще вертеть бедрами.

– И ты ее послушалась, – сказал я.

– Я ее послушалась, – довольно повторила Брик.

– И вышла в финал, – добавила Пел.

Этого я еще не знал. Между прочим, парик сестре очень шел.

– Между прочим, эта Изабель тебя знает, – вспомнила Брик.

Я почувствовал, что опять покраснел как рак. И все это заметили.

– Ах вот как! – протянула Брик. – Пел, осталось тебе тоже кого-нибудь найти, и мы все будем пристроены.

Пел ответила, что нашла, и уже давно, и вскочила на ноги. Она хотела показать Либби деньги, и я пошел с ней.

В вестибюле мы натолкнулись на Валпюта. Я спросил, не знает ли он, где Либби.

– Может, торгует рыбой на рынке, – ответил он. – Из морозильника опять пропали запасы.

Толку от такого ответа было мало. Мы отправились в бар. Никого. На барном стуле одиноко висел пиджак.

– Это Феликса! – воскликнула Пел. – Он ушел в море без своего дорогого пиджака!

Она полезла в карманы, а на мое замечание возразила, что ничего плохого не делает – ведь Феликса все равно уже нет на свете.

Я поглядел на улицу. На пляже еще толпился народ. Родители, дети, тут и там переносные холодильники с едой и напитками. На таких отдыхающих не заработаешь! Невозможно было представить, что Феликс пробился через эту толпу, вошел в море – и зашагал себе вдаль… Ну не мог я себе представить, что человек способен утопиться. Заставить себя оставаться под водой. В какой-то момент тебе так стискивает грудь, что не можешь дышать, и тогда – я уверен – ты непременно всплывешь. Или же вырубишься и забудешь, что хотел утопиться, и руки сами начнут грести наверх. В общем, это невозможно. С таким же успехом можно сесть на стул и задержать дыхание. Хотя если ты не умеешь плавать…

– А Феликс умел плавать? – спросил я.

Я уже говорил о нем в прошедшем времени!

– Не знаю, – ответила Пел.

Она заглянула в Феликсов бумажник:

– Ни денег, ни кредиток. Только это.

Она протянула мне две газетные вырезки.

Первая оказалась небольшой заметкой. Я стал читать вслух:

– «Сегодня утром на пляже, недалеко от сваи № 13, серферы обнаружили труп…»

– Это же здесь! – ахнула Пел. – Это же прямо напротив отеля!

– «…обнаружили труп пожилого мужчины. Погибший пока не опознан… Полиция просит всех, кому что-либо известно о происшедшем, позвонить по номеру…» – ну и так далее.

На другой вырезке был некролог: «С прискорбием сообщаю, что мой дорогой отец Феликс Касагранде-старший покинул этот мир».

– Я и не знала, что у Феликса был сын, – удивилась Пел. – Как думаешь, Либби знает?

– Это не про нашего Феликса, – сказал я. – Дальше слушай: «Его любовь исчезла за морем. Он исчез в море. Теперь моя очередь. Похороны состоялись в атмосфере полного одиночества. Феликс Касагранде-младший».

– А-а, вот это наш Феликс, – сказала Пел.

Немного подумав, я понял прочитанное. Печальная история. Я вспомнил, как однажды перед футбольным матчем Феликс сказал мне:

– Всякая жизнь – проигранная игра на своем поле. Счет обозначен на надгробной плите: тысяча девятьсот восемьдесят восьмой – две тысячи тринадцатый. Проигрыш неизбежен.

Выходит, всякая жизнь – это выигранная игра на чужом поле? Но с Феликсом я этой мыслью так и не поделился. Забыл. А теперь, наверное, уже поздно. Из вырезок стало понятно, что мать Феликса бросила их с отцом, уплыла за море, в другую страну, и отец утопился. Значит, человек все-таки способен утопиться. Его мертвое тело нашли у нас на пляже. А папа нам об этом рассказывать не стал. И с тех пор Феликс каждый день приходит к нам в одиночестве проматывать наследство, смотреть на волны, в которых исчез его отец, и писать печальные стихи. М-да… А теперь… «Теперь моя очередь», – написано в некрологе.

– А теперь в море ушел Феликс Касагранде-младший, – сказала Пел. – В рубашке. И старых кедах.

Похоже, Феликс ее разочаровал.

Я задумался, каково это – утонуть в море. Может, ты чуешь запах картошки фри, который несет с собой восточный ветер, слышишь голоса играющих детей, их радостные возгласы. И умираешь, хотя тебе ужасно хочется картошки. А если ты передумал, но зашел уже слишком далеко, или тебя затягивает течение, то можешь махать сколько угодно. Кто-нибудь наверняка приветливо помашет тебе в ответ.

Внезапно меня охватила паника.

– Ты чего? – спросила Пел.

– А что если… что если Либби ушла с Феликсом?

– В море? И потом ее вынесет на берег?

– Либби вряд ли на такое способна, – усомнился я. Но все же побежал в комнату Либби.

– Она терпеть не может мусор на пляже! – согласилась Пел и побежала за мной.

Я рывком распахнул дверь – и вот вам пожалуйста: Либби и Феликс, живехонькие, на кровати, в чем мать родила. Либби лежала сверху. Ее ноги, зад, спина и одна грудь были на виду. И голова тоже. Феликса было почти не видать.

– Вот это называется проверять уроки, – сказала Пел.

Я хотел развернуться и выйти из комнаты, но