Кощеевич и Смерть - Алан Григорьев

Клювом щёлкать на посту вас тоже Ванька заставлял? Своей головы нет? Знаешь что? А пошёл-ка вон, гадёныш. Только сперва… — царь дёрнул его за рукав, срывая нашивку. — Разжалован. Кто тут у нас самый трезвый?… О, малец, подь сюда. Как тебя звать?

— Веледар, царь-надёжа!

— Не пил?

— Мамой клянусь, ни капли!

— А ну дыхни! Хм… не врёшь. Скажи, Веледар, как же так случилось, что ты, будучи трезвым, всё равно вора прозевал?

— Виноват, — здоровяк повесил голову. — Послушал Ваньку, побежал за жар-птицей. А надо было свою чуйку слушать.

— Вот впредь и слушай. Теперь ты десятник. Командуй!

Глаза Веледара округлились. Он явно не ожидал внезапного повышения и дёрнулся было что-то спросить, но Лада покачала головой, мол, не стоит. И улыбнулась, подбадривая.

Веледар вдохнул что было мочи и рявкнул:

— Ребятушки, стройсь! На конюшню шагом марш! Ать-два, ать-два, ать-два…

Глашатая и фонарщиков Ратибор тоже отослал. Теперь они остались во дворе вдвоём с Ладой.

Лис поглубже зарылся в листья, стараясь, чтобы ни веточки не шелохнулось — ох, только бы не обнаружили. Сила, исходящая от Защитницы, чувствовалась даже на расстоянии.

— Вечно ты смягчаешь моё сердце, Ладушка, — деланно вздохнул Ратибор.

— Потому что царю должно быть великодушным. Не только карать, но и миловать. А у тебя вечно кнутов больше, чем пряников.

— Потому что не заслужили они пряников, — нахмурился Ратибор. — Ох, Ваня! Скотина неблагодарная. К нему со всей душой, а он…

— Он просился, ты не отпустил. Уже в который раз.

— Вот именно. Раньше-то работало!

— У любого может закончиться чаша терпения. Даже у такого доброго человека, как Ванюша. Ты слишком сильно его прижал, Ратибор. Довёл до отчаяния. Нельзя так с людьми. Особенно с теми, кто может в трудную минуту пригодиться, — покачала головой Лада.

— Не сдюжил бы Ванька один такое дело провернуть. Уверен, ему помогли. Не зря люди в саду ворону-вещунью видели.

— Или жар-птицу? А может, самого Горыныча? — усмехнулась Лада.

Ратибор фыркнул:

— Завтра скажут, что сама Стратим-птица прилетала наши яблоки воровать. Что ж ты, Ладушка, думаешь, я правду от вымысла не отличу? Мой сын там был и всё видел. Твоя дочь в эту ворону попала даже. Жаль, не сбила.

— Ратибор, а может, ну их? Пусть уходит Ваня. Нешто он не заслужил спокойной жизни с любимой женой?

— Не все получают то, чего заслуживают, — отрезал царь, помрачнев, как туча. — Лучше скажи мне, Защитница, почему дупло за ним закрылось и не открывается.

— А ты пробовал?

— Нет, просто так спросил! Конечно, пробовал!

— Дай, гляну.

Лада подошла к дереву, обняла его, прислонилась ухом, прислушалась. Лис почувствовал, как старый вяз будто бы вздохнул и втянул голову в плечи. Не выдал бы…

Но дерево не спешило приподнимать листья. А Защитница, отпрянув от коры, молвила:

— Ты прав. Тут поработал сильный чародей.

— Весьмир?

— Не похоже.

— А кто тогда?

— Хотела бы я знать… тут, чую, навьим духом пахнет, — на этих словах Лис попытался слиться с веткой, на которой сидел. Пахнет ей, надо же!

— И что теперь делать? Как открыть ход? — разволновался царь.

— Я справлюсь. Но не сегодня и не завтра, а через седмицу-другую.

— Нужно раньше! Упустим беглецов!

Лада подошла, взяла его за руку.

— Мы уже их упустили. Смирись. Не о прошлом надо думать, а о будущем. Я знаю, как защитить Дивье царство так, что никакой богатырь не понадобится.

— И как же? — Ратибор сжал её руку так сильно, что Лада поморщилась.

— Чарами, разумеется. И займусь этим немедленно, если ты меня отпустишь.

— Успокоила, Ладушка-краса, — несмотря на просьбу, царь сграбастал обе её ладони и прижал к своей груди. — Что бы мы без тебя делали!

— Ратибор, я…

— Знаю-знаю, мужняя жена. А мне как быть, коли сердце к тебе тянется?

— Вспоминай о Голубе почаще. Разве не видишь? Она очень грустит. Будь уверен, царица прекрасно понимает, почему ты к ней охладел. Мы, женщины, такие вещи нутром чуем.

— Ничего она не понимает, — скривился царь. — И не надобно ей. Я больше не могу так, Ладушка. Днём или ночью — всё о тебе думаю, хочу обнять, поцеловать уста сахарные. Почему так несправедлива жизнь? Вот я — царь. Ворочу, что хочу, всё в моей власти. А твоё сердце мне не принадлежит, хоть тресни. Ну чего тебе не хватает?

— Всего хватает, царь-надёжа. Люблю я мужа своего Мстислава и наших с ним деток.

— А Дивье царство, значит, не любишь?

— Люблю, конечно. И не раз это доказывала, — Лада попыталась отстраниться, но царь держал её крепко.

— А коли царство любишь, то и царя полюбить должна!

— Я и тебя люблю. Как государя и как друга. О большем не проси.

Ратибор со вздохом выпустил её руки, и Лада принялась разминать запястья. Крепкой, видать, была хватка.

— Кое в чём прав был Кощей: не одну-единственную любить можно, — с досадой выплюнул царь. — Если бы у нас, как в Нави, можно было иметь по нескольку жён, пошла бы за меня, Ладушка? Я б царицей тебя сделал, любил бы пуще жизни, холил, лелеял, как цветок нежный. Только скажи — и состряпаем указ.

Лису было крайне неловко выслушивать эти страстные признания. А от упоминания отцовского имени он так и вообще чуть с ветки не свалился. Нашёл царь чему завидовать! Да почти все жёны Кощея его ненавидели. Только и думали, как бы мужа постылого со свету сжить. Разве это любовь?

Защитница всей душой разделяла его негодование:

— Что ты такое говоришь? Не смей нас