Жаворонок - Энтони Макгоуэн

там выжить. В таких передачах они притворяются, что совсем одни, хотя на самом деле рядом огромная съёмочная группа. Вечером после съёмок они едут ночевать в «Премьер-инн» и ужинать в «Нандос»… Зачем я только вспомнил про это кафе. Там тепло. И кормят…

Стоп, Ники. Вернись на землю. Соберись.

В той передаче рассказывалось про то, как зафиксировать сломанную ногу. Про то, как наложить шину. Что-то говорилось и про то, что делать, если ничего пригодного для шины нет под рукой. Но вот только что?.. Ах да, надо привязать одну ногу к другой. Использовать вторую ногу вместо шины. Привязать к ней сломанную ремнём.

Я расстегнул ремень и вытащил его из штанов. Даже это простое движение причинило мне адскую боль. Просто дотронуться до сломанной ноги было страшно, но, чтобы получить возможность передвигаться, надо было что-то делать. Я осторожно провёл рукой по левой ноге, пытаясь понять, в каком месте она сломана. Выше колена всё было в порядке. Я пощупал коленку. Это было больно, но перелом был не там. Вытянув руку, я провёл по наружной стороне голени и сантиметрах в десяти ниже колена наткнулся на то, что искал. На шишку размером с яйцо. Слегка потрогать её было не больно. Нога, похоже, против этого не возражала. И да, я понимаю, как глупо это выглядит, но я дошёл до того, что стал думать о своей ноге как об отдельном от меня существе. Отдельном, но неотделимом. Как о паршивой овце в семье. О ком-то, за кого всегда неловко. У ноги совершенно явно имелись мозги. Разум уж точно. Она думала и чувствовала. У неё были свои взгляды и свои мнения. И главное её мнение заключалось в том, что она не хотела, чтобы я ею шевелил.

Я понимал, что дальше будет больно. Очень больно. Но это ведь не для меня самого. Я был нужен Кенни. Где-то там он попал в беду.

Я начал обматывать ремнём ноги. Раньше этот ремень носил отец, поэтому он был очень длинный. Помню, как отец достал из ящика инструмент и сел проделывать в ремне новые дырочки. Инструмент был похож на отвёртку, но только с острым, а не с плоским концом. Как он его называл? Ах да, «шило». Отец вообще ловко обращался с инструментами. А его отец, как он говорил, ещё лучше. Дед был инженером на шахте. Следил, чтобы все механизмы работали как надо. Свои знания он передал своему сыну, моему отцу. Но кое-что из этих знаний было утеряно. Забыто. Отец тоже пытался научить меня разным штукам. Как измерить и разметить деревянную заготовку перед тем, как её сверлить. Когда лучше использовать шурупы, а когда — гвозди. Как сделать так, чтобы не тупилась стамеска. Но я слушал его кое-как. И после этого чему я научу своих детей, если они у меня когда-нибудь будут? Если даже обыкновенную лампочку поменять для меня дикая головная боль.

Обо всём этом я думал от страха. Чтобы отсрочить неприятное.

Кенни. Кенни. Кенни.

Я дошёл до места, где у меня из ноги выпирало яйцо. Аккуратно обвил его ремнём, а остаток ремня намотал на лодыжки. Теперь мои ноги были свободно привязаны одна к другой. Но так не годилось. Я задержал дыхание и туже затянул ремень. Мой вопль наполнил ущелье, заглушил рёв реки, долетел до небес и устремился дальше в космос.

Но даже пока вопил, я продолжал затягивать ремень, чтобы он плотнее соединил мои ноги.

У меня появился странный привкус во рту. Я сплюнул. Кровь. Я себе что-то прикусил? Язык? Или щёку? Или, может, это кровоточило у меня внутри?

Сейчас это было не важно. Пронзительная боль отступила. Свободный конец ремня я держал в руке. Пряжку сжимал между коленями. Что дальше делать со свободным концом, я не понимал. До пряжки его было не дотянуть. Я пропихнул его под виток ремня на лодыжке и завязал как можно туже. Снова боль. Но, как ни странно, в этой боли было что-то «правильное». Будто боль говорила мне: «Да, ты это правильно делаешь», как правильно не бояться последнего укола боли, когда вытаскиваешь занозу.

Конец с пряжкой я тоже завязал в тугой узел. Теперь, когда мои ноги были прочно связаны вместе, я чувствовал себя… лучше. Всё так же ужасно, но лучше.

Вода тем временем продолжала прибывать. Мне в лицо летели брызги. Тина вся тряслась и выглядела так же хреново, как я себя чувствовал.

— Идём, моя девочка, — сказал я. — Погуляем.

Было бы у меня больше сил, я бы с удовольствием посмеялся своей глупой шутке.

Повернувшись на живот, я пополз, как рыба по отмели. Ага, как на той иллюстрации из книжки про эволюцию. На ней была изображена первая рыба, которая выбралась из воды на сушу, чтобы потом превратиться в земноводное. Так эволюция двигалась вперёд, а я, как мне казалось, двинулся назад, превращаясь в пустоглазое холоднокровное животное. Но это было не важно, главное — ползти. И плевать на боль. Надо было спасать Кенни.

Тина, по-прежнему дрожа и опустив морду в землю, ковыляла рядом. Я подумал, что она похожа на предвестие чего-то ужасного.

16

По острым камням и по гальке я полз вдоль бурной реки туда, куда ушёл Кенни. Уже совсем стемнело, и снова повалил снег. Река оглушительно ревела. Тина то тащилась где-то рядом с моим ухом, то немного отставала.

Река поворачивала налево. Я раз за разом погружал пальцы в мелкую гальку и, зацепившись, подтягивал тело. Чем дальше, тем шире становилась река и тем уже плоский берег. А потом берега совсем не стало, и я пополз прямо по мелкой воде.

Двигался я очень медленно и осторожно, но всё равно несколько раз сильно задел больной ногой о камни. Каждый раз это было как удар железным прутом, на который я отвечал воплем боли, ярости и бессилия.

Потом как будто кто-то врубил реку на полную громкость. Я поднял глаза и увидел водопад. Он был невысокий, метр или около того, но шум от него шёл, как ото всех унитазов на свете, если в них одновременно спустить воду. Берег сбоку от водопада спускался двумя уступами, и это была худшая часть моего кошмарного путешествия.

Я хочу сказать, худшая в смысле физической боли. По-настоящему худшая часть ждала меня впереди.

Я приготовился к тому, что спускаться по уступам будет больно. Согнув ноги, чтобы сломанная