Трижды везучая - Шейла Тернейдж

Мистер Джесси прищурился, глядя на меня, а потом глаза его блеснули. Он схватил мои ручку с блокнотом и вывел:

10 долларов премии тому, кто найдет и дернет мою лодку. Джесси Татум

— Повесь на доску с объявлениями, — бросил он и вышел из кафе, хлопнув дверью.

Мы смотрели, как он идет по парковке, старательно обходя взревевшую «импалу» Старра.

— Думаешь, Старр действительно вернется? — спросил Дейл, когда задние огни скрылись за поворотом.

— Угу, — сказала я, размышляла об «андербёрде» полковника.

— И я так думаю.

Я нутром чуяла — беда пришла в Ниссовую Заводь надолго.

Глава третья

Правило трех дней

Тем вечером, пока полковник бесцельно расхаживал по нашей гостиной, я поудобнее устроилась на своей кровати и принялась выводить надпись на обложке новенького голубого блокнота на пружинке: ХРОНИКИ ПИГЛИ-ВИГЛИ[9]. ТОМ 6. СЕКРЕТНО. Если ты не я — не читать!

Насколько мне известно, я единственный ребенок в Ниссовой Заводи, который занимается расследованием собственной биографии.

Впрочем, другие и так все знают. Моя жизнь — это одна огромная тайна, в сердце которой спрятан самый главный вопрос: кто моя Мама с верховьев и почему она так и не пришла за мной?

К счастью, я прирожденный детектив и пытливо иду по собственному следу с самого момента рождения. Стены моей комнаты в основном украшены материалами расследования.

На полке над моим столом с барахолки выстроились «Хроники Пигли-Вигли» с первого по пятый том. Здоровенная карта Северной Каролины, которую мисс Лана помогла мне наклеить над кроватью, безмолвно свидетельствует о моих поисках Мамы с верховьев. С помощью метода исключения и набора разноцветных булавок я отмечаю все те места, где, как мне известно, ее нет. Сейчас карта похожа на неонового дикобраза.

Тут на тумбочке у кровати затрезвонил мой телефон — внушительный, черный, пятидесятых годов, с дисковым набором.

Я сняла трубку на втором звонке:

— Квартира Лобо, Мо у телефона. Записка в бутылке? Да, сэр, она моя. А где вы ее нашли?

Я вскочила на кровати и вперилась взглядом в карту.

— Сайпресс-хилл? Да-да, я нашла на карте, сэр. Нет, я вовсе не расстроена, что вы не моя мать. Спасибо, что позвонили.

Я вогнала здоровенную зеленую булавку в район Сайпресс-хилл и поудобнее устроилась на кровати.

Я родилась одиннадцать лет назад, во время одного из самых страшных ураганов в истории. Говорят, той ночью, пока люди спали, реки взметнулись, словно задумали восстание, и выплеснулись на берега, сметая дома с фундаментов, вынося усопших из могил и проглатывая одну жизнь за другой, как свежие устрицы.

Некоторые говорят, что мне не повезло родиться той ночью, — но только не я. Лично я считаю, что мне повезло трижды.

Во-первых, когда моя Мама с верховьев привязала меня к самодельному плоту и отправила по течению, чтобы спасти[10]. Во-вторых, когда полковник разбил свою машину и добрался до реки как раз вовремя, чтобы вытащить меня из воды. Ну и в третий раз повезло, когда мисс Лана приняла меня, словно я была ее собственным ребенком, и взялась воспитывать.

Почему все случилось именно так — Тайна с большой буквы. Мисс Лана называет это роком. Дейл — чудом. А полковник просто пожимает плечами и говорит: «Так уж вышло».

Анна Селеста Симпсон, мой заклятый враг по гроб жизни, любит болтать за моей спиной, будто я брошенный ребенок, которому даже домом нечего назвать. В лицо мне это еще никто не решился сказать, но я то и дело слышу эти перешептывания, совсем как помощник метателя ножей — свист летящих в воздухе клинков.

Ненавижу Анну Селесту Симпсон.

Полковник постучал по моей приоткрытой двери и заглянул. Седая щетина на щеках поблескивала в свете лампы.

— Не занят, рядовой?

— Простите, сэр, — сказала я, закрывая блокнот. — Размышляю над вступлением к Тому шестому. Документ, кстати, секретный.

— О, у меня наверняка нет секретного допуска, — сказал он. — Ну а я как твой собрат по столовке размышляю о попкорне. Какие мысли на этот счет?

— Отличная стратегия, сэр. — Тут я замялась. — Полковник, а мисс Лана не показывалась?

— Нет еще, — ответил он. — Но она ушла только нынче утром. Правило трех дней, считай, еще и не успело начаться.

Мы с мисс Ланой придумали это Правило трех дней в прошлом году, когда полковник укатил в Аппалачские горы и целую неделю не давал о себе знать. Мисс Лана места себе не находила, а заодно и взбудоражила полгорода. Теперь, если он или мисс Лана куда-нибудь сбегают (а случается такое частенько), в ход идет наше Правило трех дней.

Для мисс Ланы соблюдать его проще простого — она и так чуть ли не каждый день звонит. Чаще всего она отправляется к своему кузену Гидеону в Чарльстон, и они ходят там по магазинам. В прошлом году она меня с собой дважды брала. Если хотите доказательств, покажу пару отличных кедов в клетку.

Полковнику Правило трех дней дается не так легко. Если он уезжает, то для того, чтобы пожить под открытым небом — где-нибудь в горах или на берегу океана. Сотовая связь в медвежьих углах Северной Каролины такая же скверная, как у нас в Заводи, — а здесь ее, если не считать пары местечек, и вовсе нет. Для полковника обязанность звонить домой каждые три дня — сущее мучение.

Он взглянул на мой телефон.

— Лана обожает с тобой болтать, рядовой, — сказал он. — Я так думаю, у тебя должен быть номер кузена Гидеона.

— Да, сэр, выжжен прямо на подкорке. Просто я не хочу без причины названивать.

Он кивнул и вышел в гостиную.

Я открыла Том шестой и решила отложить вступление ради короткой записки Маме с верховьев. Я писала ей с тех самых пор, как научилась выводить печатные буквы (Том второй). Тогда мне казалось, что она как-то сможет прочитать мои неотправленные письма. Теперь-то, конечно, я знаю, что не сможет, но все равно пишу — отчасти по привычке, а отчасти для того, чтобы привести в порядок свои мысли. Кроме того, мисс Ретцил, моя учительница, говорит, что личные письма — прекрасный материал для составления автобиографий, а это в моем случае несомненный плюс. Я взяла ручку.

Дорогая Мама с верховьев,

мисс Ретцил говорит, что мои бесконечные попытки выяснить, где тебя нет, ничуть не приближают нашу встречу. Честно, моя карта скоро уже не выдержит всех этих булавок — да и мое сердце