Около музыки и другие рассказы - Нина Сергеевна Дашевская

— Много всего, даже не знаю… Ну, родители ругаются.

— Родители?… И серьёзно?

— Да не. Вроде из-за ерунды: кто свет не выключил, да я не включала, это ты — нет, ты. И поехало, из-за ерунды!

— Да… плохо. Надо что-то делать, надо… Знаешь что? Купи им билет в кино.

— Чего?

— В кино! Лучше французское какое-нибудь. А что ещё? Вот твои родители ссорятся, а ты будешь стоять и смотреть, как псих!

— А вдруг они в это время не смогут… Или кино не понравится.

— Вдруг-вдруг… Трус. Смогут они, и им понравится. Их так впечатлит, что ребёнок им билет купил, они с уважением отнесутся. Они же тебя любят.

— Откуда ты знаешь?

— Видно. Что тебя родители любят, это всегда видно. Так что давай; кто, если не ты?

…А ведь правда, кто?

— Зой… Вот ещё. Почитаешь?

«Есть столько деталей, которые я замечаю. И думаю: вот про это написать бы и про это. Но кое-что забываю. А про что-то действительно пишу. И эти детали, перенесённые в буквы, — что это? Им от этого лучше? Иллюзия значимости. Останутся они в чьей-то памяти или нет? Вообще-то ведь это неважно, самим деталям нет до этого никакого дела.

Это как лица. Я их не запоминаю. Но иногда чьё-то случайное лицо западает в память на несколько секунд. Редко больше трёх минут. Почему, интересно? Зачем?»

Зоя молчит. А потом говорит:

— Запиши мой адрес. А? Мне очень нравится, как ты пишешь. Присылай.

— Нравится?

— Да!

…И я рискую, показываю ей последнее.

«Размышление под мостом.

Когда у меня появится девушка, я отведу её сюда. Под мост. И скажу: вот. Я буду с тобой честен. Ты ждала романтики? Парк с лебедями или кино? Нет. Я — это вот, под мостом. Вот эти железные балки и река. И грохот машин сверху.

И она скажет: «Да? А знаешь, Паша водил меня в «Шоколадницу».

А я скажу: «У меня нет денег». (Ведь девушка у меня появится раньше, чем деньги? Правда ведь?)

И ещё скажу: «Ну и вали обратно к своему Паше».

Такой у меня будет короткий роман. Лаконичный даже».

— Да, — говорит Зоя.

— Чего «да»?

— То, что мне это очень понятно.

…Мне опять становится дико неловко, и я спрашиваю:

— А ты вообще знаешь, где тут метро?

— Знаю. Но оно закрыто, ремонт. Вообще-то я этот район знаю очень хорошо, жила здесь.

— Здесь?!

— Ну да, недалеко. Знаешь, что вон там?

— Нет.

— Балетное училище.

Зоя вздыхает. Но я пока ещё не понял.

— Ну, смотри. В него ходят балетные девочки, такие все… Такие тонкие. Понимаешь? И тут я. Бегемот. И понимаю: никогда. Никогда мне не стать как они. Теперь ясно тебе?

— Ясно, — говорю я. У меня почему-то всё внутри сжимается. Я никогда не переживал из-за своей внешности, но мне вдруг это становится очень понятно. Как она каждый день выходила на улицу, а там балетные эти. У меня даже ладони вспотели.

— Меня спас Синицкий. Ты же понимаешь, что он никакой не старик, что это я только так говорю?

— Да, понимаю.

— Так вот. Он объяснил мне, что я — человек. Понимаешь, нет? И ты… И ты можешь быть каким угодно подростком N, но мне нравится, что ты — это именно ты, ты, Гриша.

Мы молчим. А что бы вы сделали на моем месте? А потом я отдаю ей пуговицу. Не могу сказать ни слова, горло перехватило; да и не знаю, что сказать. Подросток N теряет способность к вербальной коммуникации.

— Оливер, — вдруг говорит Зойка.

— Чего?

— Оливер! Видишь? У твоей пуговицы есть имя.

— Надо же. Точно, — а я и не заметил: есть такой магазин, Oliver, на пуговице так и написано.

— Спасибо за Оливера, — говорит Зойка. — А теперь мне надо одной. Ладно? Извини, Гриш.

Я киваю. И она вдруг быстро-быстро уходит, шлёпает в своих красных кедах. А я иду обратно, в Пуговишников переулок. Туда, где я нашёл пуговицу Оливера и подарил её Зойке.

Потом я еду домой. Мне нужно купить билет в кино для родителей, пересдавать географию, и извиняться перед Диной, и поговорить наконец с Ильицким, обязательно.

Почему-то я уверен, что теперь всё будет хорошо. В крайнем случае всегда можно написать Зойке — у меня теперь есть её адрес. И ещё есть фотография в телефоне — фотография стены, вернее, того дня, когда я был подростком N.

А теперь я Гриша. Гриша с гайкой в кармане.

Всё обойдётся.

Цветок липы

Оля никогда не думала, красивая она или нет. Она думала: «Хорошо бы залезть на эту крышу». Или ещё: «Если подъёмный кран упадёт, он достанет до школы или нет?» Ещё Оля иногда думала музыкой, а не словами, но чаще всего это звенело в голове одновременно.

Поэтому сейчас Оля никак не могла понять, как она оказалась на стройке. Голова думает себе, а ноги идут совершенно отдельно. То есть это давно уже не стройка: начали строить и бросили два этажа. Охраны нет никакой, трава пробивается между бетонными плитами.

Зато есть подвал, и