Ни единого шанса - Ксюша Иванова

И если еще несколько дней назад мне не верилось, что такой красивый, обеспеченный, и, вообще, совершенно необыкновенный парень способен заинтересоваться совершенно невзрачной мною, то теперь наши отношения воспринимались, как что-то непременное, что обязательно должно было случиться в моей жизни! Мне чудилось, что это — судьба! Что мне просто повезло! Что все почти прекрасно и обязательно будет еще лучше, потому что у меня есть Ванечка! Наверное, такое вот ощущение и называют счастьем…

Еще недавно я смущалась и не могла даже открыто смотреть ему в глаза, а сейчас сама тянусь к нему — становлюсь на цыпочки, целую в губы. Он жадно отвечает, подталкивая меня в сторону комнаты.

В свете приближения чего-то страшного обычные мои опасения, нацеленные на совершенно недвусмысленные поползновения Ванечки, не вызывают обычных переживаний. Я поддаюсь. И, увлекаемая, сильными руками, очень скоро оказываюсь на разложенном диване! И когда он только успел? И как сумел сделать это совершенно бесшумно — я не даже слышала обычно издаваемых старым диваном скрипов!

Укладывает на спину, сам мгновенно оказывается сверху. Упираюсь ладошками в его грудь. Его длинная челка щекочет мое лицо… Телевизор что-то там, вдалеке настойчиво бормочет… Глаза улыбаются.

— Попалась…

Попалась. И в квартире никого.

52 глава. Ванечка

Это сначала я просто хочу ее отвлечь, видя, как волнуется, как переживает. Это сначала, поняв, что так и будет зависать в кухне и не придет ко мне в комнату, я иду к ней сам, чтобы всего лишь позвать к себе.

А потом, когда она с жаром отзывается на поцелуй, когда прижимается всем телом ко мне, как к самому главному для себя человеку, я забываю о благих намерениях напрочь! Ну а тут еще мы в квартире одни… Ну и самое главное — целовать ее, робкую, нежную, смущенно упирающуюся ладошками мне в грудь, это совершенно особенное удовольствие, это выключает здравый смысл, заставляет забыть все обещания.

— Ванечка, нет! — беззвучно шепчут ее губы.

А в моих ушах звучит совершенно противоположное: "Ванечка, да!" И я бы за это "да" сейчас отдал всё на свете!

— Ничего не будет. Клянусь.

С трудом верю сам, что не вру. Но не могу оторваться! Сама поза эта — она подо мной. Она — мягкая, полушария груди упираются в тело. От этих ощущений сердце разгоняется. В глазах темнеет от избытка эмоций.

— Ты веришь мне?

Давай, София, сдавайся! И ее глаза сдаются — во взгляде медленно тает возмущение, черные ресницы ложатся на щеки. Верит. Трогаю губами губы. Можно?

Как будто в первый раз. Как будто мы не целовались минуту назад! Но тот факт, что я сейчас нахожусь сверху… он все меняет, обостряет все мои чувства до предела!

Она испуганно сорвано дышит, как будто мы уже… И это заводит еще сильнее! Хотя, куда уж сильнее?

Целую шейку. Прикусываю мочку маленького ушка. Она дергается подо мной! И меня в ответ передергивает тоже.

Но не вырывается ведь? Это обнадеживает. Ныряю рукой под тонкую кофточку. Наблюдаю за ее лицом. И как только моя ладонь накрывает ее грудь, легко подлезая под мягкий спортивный лифчик-маечку, она возмущенно распахивает глаза. Ох, как же с тобой, Сонечка, сложно…

Закрываю готовый высказать возмущение рот поцелуем. Ее рука через одежду сверху накрывает мои, ласкающие упругую округлость, пальцы. Пытается отодрать от себя. В чувствах кусаю за нижнюю губу. Ну, я же сказал, что не трону! Но и ты должна меня немного… простимулировать! Иначе я загнусь просто! Дай мне хотя бы что-то! Тянет за запястье.

Ничего лучше не могу придумать, как прошептать ей на ушко, дурея от того, что каждое мое слово — чистая правда:

— Хочу тебя до умопомрачения…

Что-то шепчет тоже, отрицательно крутя головой. Что? Повторяет, медленно, усиленно артикулируя:

— Всем… так… говоришь?

Вру:

— Нет. Не всем. Только тебе.

Шепчет:

— Врешь!

Но ее пальцы, вытаскивающие мою руку, немного ослабляют свою хватку.

Почему меня так "ведет" от нее — не понимаю. Просто спазмом перехватывает дыхание, когда рука сжимает упругий холмик груди, просто внутренности стягиваются болезненным узлом, заставляющим напрягаться и мышцы. Я весь, как взведенная пружина! Меня только тронь сейчас! Я взорвусь просто! И пусть бы меня "взорвали" ее руки!

Перемещаю ослабевшую ладошку со своего запястья на свою же грудь. Ткань футболки ощущается чем-то инородным и ненужным. Отстранившись на долю секунды, одним движением стягиваю ее через голову и выбрасываю куда-то. Возвращаю тонкие пальчики на свою кожу — прикосновение обжигает, даже, кажется, след остается!

Пальчики пробегают по грудным мышцам, сползают на пресс и нерешительно замирают там… И я замираю тоже. Ну? Мышцы подрагивают под ее подушечками — обводит осторожно квадратики, как будто считает.

Смотрю в ее лицо — наблюдает за своей рукой, щечки горят, губка закушена. Шепчет. С трудом понимаю:

— Красивый… Ванечка…

Пружина внутри меня лопается и, схватив ее ладошку, я перемещаю ее туда, где все напряжено до боли. И, одновременно, закрываю рот поцелуем, проглатывая ее возмущение!

И стук в двери раздается именно в этот, самый, пожалуй, неподходящий момент! Ну, скоты же просто! А-а-а!

53 глава. София

Стук в двери воспринимается мною, как взрыв, по крайней мере! Одергиваю руку. Но, кажется, тактильная память уже успела зафиксировать на веки вечные это невероятное ощущение — его плоти под пальцами… ощущение женской власти над моим красавчиком-Ванечкой! И это было… восхитительно!

Так. Стук! Они пришли! А я, наверное, выгляжу сейчас ужасно по-идиотски — лицо горит, как будто я уснула на пляже — со мной такое однажды на нашей речке случилось…

Беспомощно смотрю на натягивающего футболку Ванечку, не понимая, что мне делать дальше. Встречаемся с ним взглядами. И если я сама в растерянности, то вот он, кажется, отлично понимает меня без слов!

— Так, я дверь пойду открывать. А ты… можешь в ванную сбегать на минутку, сделать вид, что… умывалась, например.

Радостно киваю, шепчу одними губами (как же невовремя это с голосом опять случилось!):

— Ты самый лучший.

Он, естественно, не понимает, но выяснять и уточнять сейчас времени у нас нет — и это хорошо. Потому что если бы понял, что именно я думаю о нем, я со стыда сгорела бы! Но он, действительно, самый лучший на свете — без него в такой передряге у меня не было бы никаких шансов, а еще… глупые мысли