Ложечник - Хоф Марьолейн

Может, у мадам действительно был дар и она умела так же убедительно расписывать будущее, как Фрид расписывал Великую хворь. И тогда ее даром было умение врать. А если это не ложь? Если она действительно умела видеть будущее? Не умела, решил Янис. А если и умела, то Янис не хочет об этом слышать.

Уже у ограды поместья Силка подошла к нему вплотную.

— Я говорила тебе, что мы должны помогать друг другу, — сказала она. — Помнишь?

— Да, но ты так и не объяснила, что имеешь в виду.

— Ты должен защитить нас обоих. Думаю, тебе будет лучше вернуться обратно в горы. Так хотели мама с папой. Если ты будешь жить там, ничего не произойдет, понимаешь?

Грета из-за ограды заметила их и поспешила открыть им калитку.

— И постарайся вести себя как обычно, — успела шепнуть Силка. — Чтобы никто ничего не заподозрил. — Голос у нее был очень расстроенный. Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Молодой господин! — ахнула Грета. — Молодая госпожа! Что за вид! Быстрее в дом. Давайте, давайте, пока Лоде вас не увидел. Вы же знаете, чем это грозит, правда, молодая госпожа? А платье? Порвано и всё в грязи. Страшно представить, сколько строчек вам придется написать!

Под лошадью были неразборчивые каракули

Янис лежал на кровати прямо в сапогах. Это его кровать, она досталась ему в наследство от папы. Силка была в своей комнате, ее отвела туда Грета, которая всё никак не могла успокоиться насчет платья.

«Постарайся вести себя как обычно», — попросила Силка.

Как будто это так просто. Силка хочет, чтобы он вернулся в горы. Думает, что так можно будет всё отыграть назад. Но время течет только в одну сторону, это даже дураку понятно. Из деревянной резьбы обратно ветку не сделаешь, и из меха уже не получится живой кролик.

В дверь постучали.

Янис отвернулся к окну. Кто-то вошел.

— Вода для вас, молодой господин, — произнесла у него за спиной Грета. — И мыло.

От него, конечно, ожидается, что он сейчас умоется и спустится к завтраку, но у него не было ни малейшего желания сидеть за столом напротив Силки и делать вид, что ничего не произошло. Он не хотел видеть Лоде, который бы постоянно говорил «молодой господин, сделайте это», «молодой господин, сделайте то», и горничных тоже, с их платьями, и фартуками, и вежливыми поклонами.

Он услышал, как Грета вышла из комнаты.

Лучше всего просто исчезнуть. Скрыться, хотя бы ненадолго. Янис сомкнул глаза и лежал так, но уснуть не мог. Метта занимала все его мысли. Вот она лежит в своей засаленной постели. «Борода у него была», — произносит она, а у самой так начинает трястись голова, что того и гляди скатится с плеч. А вот и Фрид. Стоит на склоне под уступом скалы, у кромки леса. «Малыш», — говорит он.

Слово прозвучало так отчетливо, что Янис открыл глаза и осмотрелся. В комнате, конечно же, никого не было. Ведь Фрид где-то далеко, настолько далеко, что и не представить. Янис знал, что это так, но всё равно обвел глазами комнату и даже встал.

— Фрид? — тихонько позвал он. Это были как будто даже не слова, а мысли, сами выскальзывающие из его рта. — Я всё знаю, Фрид, — сказал он еще тише. — Не нужно было врать о стольких вещах сразу.

Он знал, что Фрид ничего не ответит, и поэтому сам придумал ответ: «Извини, малыш».

На столе напротив кровати были разложены его инструменты. Грета опять поправила их, чтобы они лежали ровно. Янис увидел принесенный ею таз для умывания и мыло на блюдечке, а рядом белое полотенце. Янис наклонился к тазику, сложил руки лодочкой и попил. Потом плеснул себе водой в лицо. Сходил на горшок, взял резец и забрался обратно в кровать. Начал вырезать тонкую зазубренную линию по краю листочка. В доме было шумно. Горничные бегали вверх-вниз по лестнице, Лоде из холла раздавал приказы.

Дожидаясь, пока всё утихнет, Янис вырезал черенок листа. Когда горничные на первом этаже занялись работой, он выскользнул из комнаты и пошел прямиком к конюшне, чтобы забрать Локу.

Янис решил побыть в саду и дать Локе побегать. Она носилась по дорожкам и газонам, вдруг останавливалась что-нибудь понюхать, а потом так же внезапно срывалась с места, прижав уши и высунув язык. Затем она направилась к аллее, присела и наложила кучу рядом со скамейкой. Янис не стал ей мешать. Сад поместья Холдер слишком уж безупречен, немного собачьего дерьма ему не повредит.

На дереве зашелестела листва. Янис подошел к самому стволу и глянул вверх. Меж ветвей виднелась желтая ткань платья. Он решил пройти мимо — если Силка хочет побыть в одиночестве, то пожалуйста, самому ему тоже не хочется разговаривать.

— Подожди, — раздался голос Силки.

Лока залаяла на дерево и стала бегать возле него кругами.

— Почему ты не спустился к завтраку? — спросила сверху Силка.

— Не хотел.

— Меня спросили, что с тобой. Я сказала, что у тебя болит горло. — Силка слезала вниз. — Я хочу кое-что тебе показать, — сообщила она, болтаясь на нижней ветке.

На ней было ярко-желтое платье, своим цветом напомнившее Янису грушу. Однажды Фрид принес целый мешок груш, переспелых и немного побитых. Битые груши, объяснил Фрид, можно получить почти даром.

Силка спрыгнула с дерева и ловко приземлилась на обе ноги. На веревке на шее у нее висела сумочка.

Она выбрала скамейку слева от дерева и подождала, пока Янис к ней подсядет. Потом стала открывать замочек на сумке — нужно было вытащить бусину из петельки. Справившись, она достала подушечку, совсем маленькую — она помещалась у Силки в ладони.

— Понюхай, — сунула она подушечку под нос Янису.

Ее пальцы пахли ветками и листвой. Янису пришлось принюхаться, чтобы понять, что в подушечке. Старые цветы, запах почти выветрился.

— Мамина лаванда, — объяснила Силка.

Подушечку она убрала и достала голубой бант.

— Тоже мамин.

Бант вернулся обратно в сумочку, и Силка достала вместо него сложенный лист бумаги.

— А это папино.

Бумажку она развернула очень осторожно. Это был рисунок лошади. На местах сгиба бумага прохудилась, посередине уже зияла прореха.

— Смотри, — показала Силка. — Тут написано его имя.

Под лошадью были неразборчивые каракули.

— А как звали папу?

— Ломбер Фолкер Конрад.

Получается, что среднее — их семейное имя. Как семейная реликвия. Янис порадовался, что имя Ломбер папа оставил себе. И Конрад тоже — слишком уж похоже на Кундер.

— А маму?

— Изольда Силка Лодовика. — Силка сложила рисунок и убрала его тоже. — Это мои тайные сокровища. Я сохранила их, потому что хотела, чтобы у меня осталось что-то от мамы с папой, что-то только мое, о чем никто не будет знать. — Сумочка лежала у Силки на коленях, очень маленькая, но Силка держала ее обеими руками. — Я понимаю, это очень по-детски. Я храню эти мелочи, хоть уже и не ребенок. На чердаке еще есть мамины платья и папины шляпы, но для меня самое дорогое — вот это. То, что можно спрятать. А теперь я решила подарить что-то из своих сокровищ тебе. Выбирай.

— Книга с мамиными стихами — это тоже сокровище? — уточнил Янис.

— Мамину книгу я не отдам, — ответила Силка. — Но если хочешь, возьми папин рисунок.

Лошадь получилась у папы так себе, с большой головой, четырьмя тонкими ногами и седлом, но всё-таки это была папина лошадь.

— Давай, — согласился Янис.

Силка не стала доставать рисунок. Зато вытащила из сумки узелок: платок, перевязанный ленточкой.

— Тут у меня две серебряные монеты, — сообщила она, — и тридцать семь центов.

— Этого хватит на мешок ячменя и на меру смальца? — спросил Янис.

— Я не знаю, сколько стоит ячмень и смалец, — ответила Силка. — Но на серебряную монету можно много чего купить. Уж точно больше, чем один мешок и одну меру.

— Откуда у тебя столько денег?

— Центы особой ценности не представляют, — просветила его Силка. — Я их нашла. В кармане у Ассерика и между подушками кресла Кундера и даже просто на лестнице. Я люблю искать потерянные монетки. Серебряные монеты были, думаю, мамины. Они лежали на самом дне чемодана с платьями, на чердаке. — Силка убрала платок в сумочку. — Когда ты будешь уходить, я дам тебе папин рисунок и половину денег. И что-нибудь мамино. Ее бант? Или подушечку с лавандой?