Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней - Лоррис Мюрай

— А если нет, то я чудовище, да? Кто мне докажет, что…

— Что?

— Балтимор! Если бы ты знал, что я пережила там, в Балтиморе! Там убивают друг друга за кулек конфет. А уж машина…

— Я могу отдать вам карабин, если вы не доверяете.

Дождь уже шел.

— Я босая, — сказала Эми. — Мои ноги в таком состоянии…

Уолден открыл рюкзак и вывалил почти всё его содержимое. Кроссовки были на дне.

— Я вынул стельки, но ничего, в них можно ходить.

Эми взяла их, грязные, негнущиеся.

— Я еле стою на ногах, как, по-твоему…

— Мы не можем здесь оставаться, мэм. Даже вы. Я не знаю, что с вами случилось, но вы не можете здесь оставаться.

— Что со мной случилось?

Печальная улыбка озарила ее лицо.

— Что со мной случилось, что со мной случится теперь… мне плевать, мой мальчик.

— Нас двое, — выдохнул Уолден, — нас двое…

— Ну и тем хуже, — пробормотала Эми. — Надо уметь смиряться. Так, наверно, было суждено.

Она села на землю и надела кроссовки, зашнуровала их, потом подняла свою полотняную сумочку. И так они пошли в лес, сначала мелкими шажками. Как только они оказались под деревьями, стало почти темно.

С полчаса Эми хромала и морщилась, но шла довольно уверенно, выбирала тропинки, пересекала поляны. Когда листва стала гуще под свинцовым небом, она заколебалась.

— Кажется, туда, думаю, да, но, знаешь, мы не найдем ее до темноты. Я даже боюсь, что мы заблудимся. Если ты знаешь поблизости недорогой отель — скажи, сейчас самое время.

Уолден удивился, услышав, что Эми шутит. Как сказал бы отец, она была не из тех, кто глотает шутников на завтрак.

— Я уже ночевал прошлой ночью в лесу. Ничего, не умер, — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало лихо.

— Что ж, как только найдешь подходящее место…

Вскоре Уолден ткнул пальцем в нагромождение скал, где треугольник сумрака обозначал убежище. Вблизи пещерка разочаровала, она оказалась тесной и неглубокой. Но, по крайней мере, это не была медвежья берлога. Уолден вспомнил кровать в бревенчатой хижине, как он боялся, что придется делить ее с Джеком. Здесь было еще меньше пространства, и спать, понял он, будет еще неудобнее.

— У меня есть одеяло, — сказал он. — Боюсь, оно немного промокло.

— О, а у меня…

Сумка у Эми была небольшая, но в ней уместилось сложенное как минимум в пять миллионов раз полотнище ультратонкого пластика, какие используют в походах. Устраивались долго, толкаясь и извиняясь. Прижавшись друг к другу, они умостились под скалой до середины тела. Одеяло сохраняло тепло, а пленка защищала от дождя оставшиеся снаружи ноги. На такой комфорт они и не надеялись. Едва Уолден улегся, его посетила важнейшая мысль.

— У вас не найдется ручки, мэм? Чего-нибудь, чтобы писать?

— Нет, не думаю.

— Что угодно, хоть кусочек угля.

— Угля? Ну конечно, он у меня всегда при себе.

Вторая попытка пошутить. Эми начинала походить на нормального человека.

— Постой, кажется, есть. У меня есть чем писать на лице. Тюбик губной помады. Женщина остается женщиной до конца. Я ушла с губной помадой! Не говори мне, что она тебе нужна.

— Пожалуйста. Мне надо кое-что написать.

Эми извернулась и вложила ему в ладонь холодный цилиндрик. Уолден оттолкнул их сооруженную на скорую руку постель, отбросил одеяло, выбрался из укрытия. На скале, освещенной призрачным лунным лучом, он ухитрился написать: 12 л 7 м 9 д.

Двенадцать лет, семь месяцев и девять дней.

Он вернул Эми помаду с раздавленным кончиком.

— Странный ты парень, Уолден. Уолден… Ну и имя, боже мой, что за имя!

Тучи сгущались. Дождь усилился, капли били их по ногам, и это раздражало. Оба пребывали примерно в одном и том же состоянии духа. Они не могли опомниться, оказавшись там, где были, в компании совершенно незнакомого человека. Ни у него, ни у нее сна не было ни в одном глазу.

Вытянувшись, как стрела, Уолден старался не шевелиться, хотя все мускулы у него болели после дневного похода по земле и по воде и тело чесалось под влажным теплом одеяла.

— Вы часто здесь бываете? — спросил Уолден.

Эми не ответила.

— А в Балтиморе? — настаивал он.

— Не говори, что мне придется еще и свою жизнь рассказывать!

— Пожалуйста. Уже шесть дней я ни с кем не разговаривал.

Он забыл про Читу и Тарзана, да оно и к лучшему.

— Когда я была моложе, я раздавала на улицах «Стрит Войс». Это бесплатная газета, ее выпускают честные люди, которым невыносимо жить в городе, где совершается двести-триста убийств в год. Я не представляла себе, что будет дальше.

Уолден почувствовал, как прижавшаяся к нему женщина вздрогнула. Но продолжения не последовало.

— Что случилось?

— Мой сын умер. Насколько я поняла, он упал замертво в наркопритоне на Монро-стрит. Вместо того чтобы вызвать скорую, эти подонки выбросили его на пустырь. Когда мне сообщили, было уже поздно. Я…

Эми сглотнула слюну и договорила:

— Я не знала, что он принимал наркотики. Знала, что он крал у меня деньги, даже видела, что из дома исчезали некоторые мало-мальски ценные вещи, он продавал их, понимаешь, но… Боюсь, многие матери такие, как я. Иногда предпочитаешь прятать голову в песок, чем оказаться лицом к лицу с действительностью.

Повисшее между ними молчание, казалось, ничто на свете не могло нарушить. Дыхание Эми стало глубже, ровнее, и Уолден решил, что она уснула. Он слушал хлюп! хлюп! дождевых капель по тонкой пластиковой пленке, далекие крики ночных птиц. Надтреснутый от горя голос Эми вонзился ему в сердце.

— Мы с мужем покинули Балтимор. У меня никого больше не было кроме него, а у него никого кроме меня. Он тоже умер три недели назад. Теперь у меня нет больше никого и ничего. Когда теряешь ребенка, думаешь, что это конец всему. А потом теряешь любимого человека, и вот тут-то это действительно конец.

Снова наступило молчание, такое тяжелое.

— Вообще-то мне так и не удалось вырваться из этого города. Мы жили в Портленде, недалеко отсюда, в Мэне. Я работала в офисе заместителя прокурора. Трудно было не быть в курсе того, что происходило в Балтиморе. Вся эта кровь… все эти молодые люди, убитые ни за что… конца этому не было. И я не могла не знать. Каждый раз я снова видела моего сына. Вот моя печальная история, Уолден Стивенсон.

Лишь через несколько долгих секунд Уолден среагировал.

— Но я не говорил вам мою фамилию! Откуда вы ее знаете?

— Уолденов не двенадцать на