Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней - Лоррис Мюрай

Она обернулась, приставив руку козырьком к глазам: в разрывы в дождевых тучах бил отчаянный свет. Из-за этого слепящего света и Уолден различил ее черты лишь в трех шагах от нее. Она была не так молода, вернее даже, совсем не молода. Маленькая и худенькая, да, но морщины в уголках глаз, озабоченный взрослый лоб, длинные складки на шее… В замешательстве Уолден опустил голову. Он увидел, что ноги ее босы, в пятнах грязи и крови.

— Извините, — сказал он, — я…

Договорить он не смог. Этой женщине было лет пятьдесят, не меньше.

— Моя туфля?

— Простите. Я должен был ее подобрать. Хотите, я схожу за ней?

Она медленно покачала головой в знак отказа, не переставая его рассматривать, и Уолден понял, что его удивление вряд ли было сравнимо с ее. В конце концов, перед ним была всего лишь босоногая женщина в возрасте. Она же видела перед собой промокшего грязного мальчика двенадцати лет, семи месяцев и девяти дней от роду, тащившего на спине бейсбольную биту и карабин «ремингтон 700», стреляющий патронами «винчестер» 243 калибра. Он задумался, заблудилась ли она тоже и голодна ли.

Эта женщина была именно тем, что Уолден так отчаянно искал (другое человеческое существо в бескрайности Мэна), однако начать разговор ему было ужасно трудно. Но почему же и она молчала и казалась словно отсутствующей?

Разумеется, у него вырвалась новая глупость.

— Надеюсь, я вам не помешал?

На миг Уолдену показалось, что она сейчас расхохочется. Но как будто маска легла на ее лицо в следующее мгновение: казалось, что-то в ней не приемлет ни этого смеха, ни этого веселья.

— Ты охотишься?

Она задумалась на секунду и поправилась:

— Нет. Ты заблудился.

— Да, точно. Я заблудился. Вы можете мне помочь?

— Ну, я думаю, мы под горой Катадин.

— Какой? А! Ктаадн.

На этот раз женщина позволила себе улыбнуться.

— Ктаадн? О господи, как ты это произносишь!

— Я не уверен в произношении, — признался Уолден.

— Катадин, — повторила она. — Самая большая гора — вот что это значит на языке индейцев пенобскот. Ктаадн! Такое можно найти только у Торо, насколько я знаю, ну, в общем, у людей той эпохи.

— Понятно. Я хочу вернуться домой, мэм. Вы не могли бы меня куда-нибудь подвезти?

— Подвезти тебя? О… А откуда же ты такой взялся?

— Из Балтимора.

Уолден понимал, что приближается момент, когда ему придется все ей рассказать. Сначала он подумал, что у этой женщины сложится о его отце ужасное представление. Потом он решил, что она наверняка не поверит ни единому слову из его истории.

— Из Балтимора… Мне кажется, мы довольно далеко от Балтимора. Боже мой, как я ненавижу этот город!

— Вы его знаете?

Женщина вздохнула, погрузившись в собственные мысли. Уолден вдруг заинтересовался вопросом, куда подевалась ее вторая сандалия.

— Я думала, это были худшие годы моей жизни, — сказала она.

— Вы о Балтиморе?

— Да.

— Ну, и?

— Ну и никогда не надо думать, что пережил худшее. Иной раз не можешь этого себе представить, но это только потому, что не знаешь продолжения.

Уолден вздрогнул. У него возникло неприятное чувство, что она нарочно говорит ему все это, предупреждая о том, что его ждет.

— Все равно куда, — выдохнул он. — Просто высадите меня где-нибудь. Мне бы позвонить. У вас есть телефон?

— Нет. У меня ничего больше нет. Ничего.

Даже сандалий.

Уолден отвернулся, чтобы она не увидела его слез. Один в необъятном лесу, штурмуя враждебную природу, одолевая верхом на деревяшке озера и реки, он выказал изрядное мужество. И почувствовал искреннее разочарование, вновь став самим собой.

— Дело в том, что я ничего не ел, — сказал он в свое оправдание. — Я голоден. Уже давно.

— Постой-ка. Кажется, да… у меня еще кое-что осталось!

Она порылась в сумочке, которую бросила поодаль в редкую траву, и протянула Уолдену тюбик мятных пастилок. Он предпочел бы чизбургер, но так ослаб, что отказываться от дозы сахара было бы глупо.

— Спасибо.

— А имя у тебя есть?

— Уолден.

— Прости?

— Уолден. Знаю, это не очень распространенное имя.

— Уолден как…

— Да, именно. Как озеро. Я думаю, вы любите Генри Дэвида Торо, правда?

Женщина подняла бровь, потом пожала плечами.

— Меня зовут Эми, — сказала она, протягивая ему руку.

После долгого пожатия, одновременно крепкого и мягкого, она добавила:

— Не думала я, что у меня еще будет случай пожать кому-нибудь руку.

— Ваша машина… она далеко?

— Да, далеко. Но я не могу тебе сказать, где именно…

— Вы и машину потеряли?

— Не потеряла, нет. Я ее оставила и потом шла пешком. Шла… о, добрых пять часов. Мне надо было подумать.

— Но вы ее найдете?

— Нет, не собиралась.

Ни найти машину, ни пожимать руки… Уолден затруднялся связать одно с другим. Не говоря уже о сандалиях и…

— Сколько же тебе лет, что ты бродишь вот так один с ружьем за спиной?

Разумеется, он ответил:

— Двенадцать лет, семь месяцев и девять дней.

— Вот это точность. Когда ты юн, важен каждый день, не так ли?

— Да.

Эми неопределенно махнула рукой и отвернулась от него. У Уолдена возникло неприятное чувство, что ей хочется избавиться от его присутствия, но хорошее воспитание, наверно, не позволяет сказать ему об этом прямо.

— Ты так и не сказал мне, что ты делаешь здесь, в лесу. Как ты заблудился?

— Я примерно знаю, где я нахожусь.

— Ты же охотился с кем-нибудь?

— Я не охочусь. Я пытаюсь выбраться из леса.

— Да, но… — фыркнула Эми, закусив губу. — С кем ты был? С отцом?

Она задавала вопросы усталым скучным голосом, как будто заставляла себя выполнять тягостный долг, заботясь об этом потерявшемся мальчишке.

— Отец оставил меня в хижине, — ответил Уолден. — Я думал, он вернется за мной, но он не вернулся.

— Таких сказок не сочиняют уже два века, малыш.

— Клянусь вам!

— Он оставил тебя с ружьем? В самом деле?

— Это карабин «ремингтон».

Эми подняла голову. Небо опять потемнело.

— Дождь собирается, — сказала она. — Я хотела солнца, красивого света. Только что он был.

Раздраженный ее поведением — и почему только ему довелось встретить единственного человека в мире, который ничем не может ему помочь? — Уолден выпалил:

— Ваша сказка по меньшей мере такая же странная! Взять и бросить свою машину… Нет, правда!

— А твоя мать?

— Она уехала в Перу.

Волна гнева пробежала по чертам Эми. Лицо ее стало сердитым.

— Ты издеваешься надо мной? И что я, по-твоему, должна сделать? Взять тебя к себе как котенка?

— Я уверен, что мы