Прочь из чёрной дыры - Ольга Лукас

надо выключать звук телефона — иначе отберут. На каждой перемене я замечаю, как растёт количество пропущенных звонков. От отца. От деда. От бабушки. С какого-то городского номера — наверное, из квартиры бабушки и дедушки. Разбирайтесь сами, а? Вы всё-таки взрослые люди!

Выйдя из школы, звоню маме, хотя от неё был только один звонок.

— Я дома, — говорит она. — Приготовься, тебя ждёт сюрприз.

Судя по её голосу, сюрприз будет не из приятных.

Ли провожает меня до дверей квартиры, привычно зачищает местность: мне ещё только не хватало сейчас провалиться в чёрную дыру. Ли уверена, что с этой проблемой покончено, ведь я вспомнила, что заставляло меня возвращаться туда снова и снова. Но я сомневаюсь. Это всё добрые сказки со счастливым концом, в моей жизни так не бывает.

Я открываю дверь своим ключом. В прихожей пусто: нет полки для обуви и всей отцовской одежды. Я иду в гостиную. Исчезли новый телевизор, диван, обеденный стол. В ванной нет стеклянных полочек и бельевой корзины. Из кухни уехали микроволновка и кофеварка. В квартире стало свободно и гулко.

А вот зеркало в форме сердца так и висит в прихожей. Наверное, отец побоялся разбить его по дороге.

Мама сидит за столом на кухне и тихонько смеётся.

— Встретила на лестнице соседку с седьмого этажа, она таким испуганным голосом спрашивает: «Вы что, из-за меня переезжаете? Но я же собаку в наморднике вывожу!» Оказалось, этот человек вывозил наши вещи с грузчиками. Натоптали в прихожей, не убрали за собой, — говорит она, и улыбка сразу пропадает с её лица. — Не ожидала от него такой мелочности. Он так красиво ухаживал: приезжал за мной на машине, всегда с букетом цветов. Отвозил домой. Мы гуляли за городом. Он предупреждал все мои желания, это было как в кино! И куда всё делось?

Как в кино! Выходит, она его совсем не знала. Полюбила свою мечту, прямо как я.

Мы обедаем бутербродами: по три бутерброда каждой, а ещё яблоко и чай с конфетами.

— Мне кажется, дедушка меня не понял, — говорю я. — Решил, что у отца была другая женщина, и мы с тобой обо всём узнали.

— Мне всё равно, что о нём будут думать. Пусть выкручивается. Пусть расскажет правду! О том, как бросил ребёнка в опасности, а потом несколько лет всем врал! А мне всё это время было так стыдно за то, что я за дочерью не уследила. Он ещё добавлял: «Какая же ты мать? Мать сердцем почувствует, если с её ребёнком что-то не так. А когда мы вернулись, ты на кухне пела!» А я и правда пела: всё вымыла в доме, вычистила, приготовила нам обед. Думала, посидим за столом на улице.

— И мне было стыдно! — подхватываю я. — Что я всё испортила. Весь отпуск! Всем нам. Если бы я не схватила ту крышку и не прыгнула на пень. Если бы не притянула к себе собаку своим страхом!

— Интересно, а ему было хоть капельку стыдно? — с того момента, как он ушёл, мама не называет отца по имени или «твой папа», как раньше. Теперь это просто «он» или «этот человек». — Ты этого не знаешь, мы решили тебя не пугать. Тот пёс, Генрих, проходил специальное обучение. По команде должен был вцепляться в горло. А тебя вот пожалел. Просто укусил за ногу и отбежал в сторону.

— Ещё скажи, что мне повезло.

— Да, в каком-то смысле. Он вообще мог тебя загрызть. Насмерть, понимаешь?

Значит, там, на поляне, всё могло быть гораздо хуже? Представляю картину: не успевший добежать до дерева и потому загрызенный насмерть отец лежит в лесу, рядом рыдаю маленькая испуганная я, возможно, укушенная за ногу и не знающая, что делать и как выйти к дому. Или мы оба с перекушенным горлом лежим под «медвежьим турником». А мама дома, ничего не знает и поёт песни.

— Столько лет лжи, столько ухищрений, лишь бы о нём не подумали плохо! — говорит мама. — А я всё думала, почему он запретил водить тебя к психологу и потребовал, чтобы мы больше не обсуждали дома тот случай. Боялся, видно, что его храбрый поступок всплывёт.

— Вроде же это твоя была идея — больше об этом не говорить?

— Идея была его. Я её только озвучила.

Да, у нас в семье так часто бывало. Отец издавал указы, а мама их мне передавала. И если указы мне не нравились (почти всегда), то я сердилась на маму.

Сейчас мы с ней как будто помирились после долгой ссоры. Когда каждая не знала, как загладить свою вину. Хотя в чём я была виновата? В том, что на меня натравили собаку? А мама в чём? В том, что отец не помогал ей по хозяйству, и она не пошла с нами гулять, а занялась уборкой и готовкой?

Что нам мешало поговорить ещё тогда? Ну ладно, мне было стыдно, плохо, просто ужасно. Неужели мама всё это время чувствовала то же самое?

— И даже хуже, — признаётся она. — Я видела, что с тобой происходит, и в голове крутились мысли, как бы я могла всё предотвратить.

— Ты возвращалась в тот день и пыталась его исправить? — с надеждой спрашиваю я.

— Если бы я могла. Уж я бы исправила! — улыбается мама и обнимает меня. — Хорошо, что у тебя есть чувство юмора. Оно выручает.

Мама не поняла, что я говорила всерьёз. Значит, она не проваливается в чёрную дыру, и мы не сможем с ней это обсудить. Что ж. Мы всё равно стали ближе друг к другу за эти несколько дней.

Мы молча доедаем по последнему бутерброду.

— Ты переживёшь, если я больше не буду готовить суп? — вдруг спрашивает мама.

— Конечно! Ненавижу суп, особенно борщ!

— Это полезно, — глядя на оставшееся от микроволновки пустое место, говорит мама. — Обязательно нужно есть первое. Так говорила моя бабушка. Первое с хлебом — иначе не наешься.

Но у нас есть бутерброды: первый, второй и третий. И яблоко с конфетой на десерт. Мы наедаемся отличненько.

Вечером звонит дед.

— Если нужны деньги или ещё что-то, сразу обращайся ко мне. Я устрою.

— Нужна кофеварка, — тихо говорю я. — Отец увёз всё с кухни. Микроволновку не жалко, а вот кофе… Мама привыкла…

— Он сказал, что жена сама попросила его увезти ненужные вещи. Он забрал то, чем вы не пользуетесь… Разве нет?

— Опять врёт. Нас дома не было. Когда мама пришла — он уже