Продавец приключений - Георгий Михайлович Садовников

оно что! – вспыхнуло в моём мозгу. – То, что стюардессу купили именно сегодня, вовсе не случайность. Это подстроил он, человек, позорящий доброе имя марсиан!»

Теперь я знал, как найти ниточку, ведущую к исчезнувшей стюардессе. Для этого прежде всего нужно было выяснить, что же всё-таки делал марсианин на столе у директора.

Я попросил уродца не спускать глаз с марсианина и, если тот направится в служебную часть магазина, дать мне условный сигнал. Отважун понял меня с полуслова и заверил, что будет следить за противником во все глаза.

Я оставил уродца на посту, а сам незаметно выскользнул в коридор.

Но на сторожа, как назло, напала бессонница. Он ворочался в кресле, вставал, ходил по кабинету, разговаривая сам с собой и дважды наведывался в торговый зал, изрядно напугав резвящихся игрушек. Бедняги замерли там, где он их застал, и мне было слышно, как сторож собирал их, говоря возмущённо:

– Это кто же баловался здесь, разбросал все игрушки? Вот придёт директор, скажу ему.

Я просидел всю ночь за книжным шкафом, ожидая, когда сторож угомонится. За окном уже стало светать, с улицы доносились шаги первых прохожих, идущих на работу, и вот только тогда сон одолел старика.

Едва сторож устроился в кресле и закрыл глаза, я выскочил из своего тайника, вскарабкался на письменный стол, подбежал к календарю и открыл листок со вчерашним числом.

Через весь листок тянулась запись, сделанная крупными ученическими буквами:

Не забыть, как откроется магазин, купить для внучки Маши куклу по имени Стюардесса.

Я.

Теперь мне всё было понятно: марсианин использовал в своих корыстных целях забывчивость сторожа. Получилось так, что будто бы он похитил девушку руками доброго старика. Расчёт его был ясен: когда стюардесса забудет уродца, он придумает способ, как забрать её себе.

Затем, вспомнив, что марсианин что-то писал и этой ночью, я перевернул листок с сегодняшней датой и прочитал:

Тов. директор! Звонили с фабрики. Произошла роковая ошибка! Вы получили с последней партией товара бракованную куклу. Так что немедленно просят вернуть.

Сторож.

На этот раз я совсем похолодел, представил, какая жуткая участь ждёт отважного уродца. Его ещё можно было спасти, уничтожив опасную записку до прихода директора. Я по привычке сразу взглянул на свой чемодан с инструментами, но мой верный друг впервые в жизни не мог мне ничем помочь.

Тогда я поставил его на стол, выхватил из стаканчика для карандашей директорскую авторучку, занёс её над календарём, намереваясь замазать подлог, сделанный марсианином, но тут меня остановил его голос.

– Кажется, я успел вовремя. Теперь я уничтожу и тебя, и вашего уродца! – угрожающе промолвил марсианин, появляясь на поверхности стола.

Он бросился на меня, выбил из моих рук авторучку, и мы, сцепившись в железных объятиях, покатились к краю стола. И здесь, над самой пропастью, завязалась отчаянная борьба.

Она проходила с переменным успехом. Вначале преимущество оказалось на моей стороне. Потом оно перешло к марсианину. Потом вернулось ко мне. Потом опять к нему. Потом опять ко мне. Потом вновь к нему. И тут у меня кончились силы, потому что, в отличие от куклы, никогда не знавшей усталости, я был человеком.

– Ну что, слесарь-водопроводчик, сейчас я столкну тебя со стола, и ты разобьёшься насмерть, потому что ты всего-навсего человек, – сказал марсианин злорадно. – А следом сброшу твои мерзкие инструменты.

Но в это время во дворе послышались голоса продавцов, идущих на работу. Сторож тоже почувствовал конец дежурства и заворочался в кресле, расставаясь со сном.

– Тебе повезло, – произнёс марсианин с досадой. – Но если ты думаешь, что это тебя спасло, то глубоко ошибаешься. – Он одарил меня напоследок ужасной улыбкой и соскользнул со стола.

Я схватил чемодан и последовал за ним, и едва успел добежать до торгового зала, как за моей спиной послышался звонок и затем лязг открываемого замка. Это сторож впустил продавцов.

Вбегая в зал, я столкнулся с уродцем.

– Я потерял его, – сказал Отважун, запыхавшись. – Он исчез, когда приходил сторож. Я до сих пор искал его по всем закоулкам, и вдруг он появился с твоей стороны. Я решил, что больше тебя не увижу. И так здорово, что ты живой!

Но у нас не было времени на обсуждение событий. Из коридора доносились шаги и голоса продавцов. Поэтому я в двух словах предупредил уродца о грозившей ему опасности, и мы кинулись в разные стороны. Отважун исчез за дверцей кассы, а я взобрался на самую верхнюю полку и застыл рядом с боцманом, готовясь так простоять до закрытия магазина.

В этот день была суббота – мой выходной, поэтому в моём распоряжении оставались две ночи и целый воскресный день. За это время – до выхода на работу – мне предстояло спасти уродца и найти его красавицу-стюардессу.

Я знал, что простоять целый день, не поведя даже бровью, не так-то просто, и шёпотом спросил у боцмана, что главное в этом искусстве.

– Главное, не рассмеяться, – коротко ответил боцман и замер, потому что в зал вошли продавцы и начали готовить свои места к работе.

Я стоял, размышляя о событиях, в которые меня вовлёк случай, надеясь, что всё может оказаться не таким уж сложным. Может, сторож вспомнит, что вовсе и не было звонка из-за бракованной куклы, или директор не придаст значения записке.

Только я подумал об этом, как в зал влетел директор магазина и приказал найти бракованную куклу. Продавцы тотчас забегали вдоль полок с товаром, начали перебирать игрушки.

Я очень беспокоился за уродца. Но никто из искавших так и не догадался заглянуть за стенки кассы. А затем угроза нависла уже надо мной. Ко мне приближался худой, высоченный продавец с холодными серыми глазами. Его длиннющие руки легко доставали товар даже с моей, самой верхней полки. Он брал в руки игрушки и мял и крутил их так и сяк перед глазами. Я обмер, когда наступила моя очередь и он потянулся ко мне.

– Довольно! Поищем после работы, – сказал директор. – Пора открывать дверь, пришли первые покупатели.

Продавец опустил руку и, скользнув по мне взглядом, отошёл.

А потом в магазине закрутилось, завертелось, точно на ярмарке. На меня никто не обращал внимания – ни покупатели, ни продавцы. (Признаться, в душе мне даже было слегка обидно: что уж я, хуже игрушки, что ли) Так прошла половина дня, и я уже считал себя в полной безопасности.

После перерыва на обед перед нашим прилавком опять столпились покупатели со своими детьми. Я рассеянно посматривал на людей и думал о своих делах. И вдруг из этого состояния меня вывел звонкий детский голос, кричавший:

– Мама! Мама, а вон слесарь Базиль Тихоныч! Смотри!

Маленький мальчик тянулся из-за прилавка, указывая на меня пальцем.

От неожиданности я вздрогнул, и мальчик восторженно закричал:

– Мам, он заводной!

– Батюшки, и впрямь наш слесарь! – воскликнула его мать, всплеснув руками.

– Мама, не надо мне машину. Купи лучше слесаря. Я слесаря хочу! – потребовал мальчик.

Лицо его показалось мне знакомым, и я вспомнил, что буквально на днях видел его в квартире, где ремонтировал душ.

– Покажите, пожалуйста, игрушку, – попросила мать мальчика.

Продавец снял меня с полки и сказал удивлённо:

– А он и впрямь похож на одного слесаря. Адольф Петрович, взгляни: это же слесарь, который чинил трубу!

К нам подошёл высокий продавец с холодными глазами и взял меня в свои жёсткие руки.

– Похож, да не совсем, – ответил высокий. – Мастер только хотел сделать копию слесаря, но что-то не вышло. Это, конечно, и есть та кукла с браком, которую мы должны вернуть. Гражданка, – сказал он покупательнице, – эту игрушку мы продать не можем. Брак!

И Адольф Петрович понёс меня куда-то. А мальчик заплакал, закричал:

– А мне он всё равно нравится! Отдайте его мне!

Мальчика успокаивали, показывали другие игрушки, а он стоял на своём:

– Ну и пусть брак! Я всё равно буду его любить!

И хотя меня ждала неизвестность, не сулившая ничего хорошего, слова ребёнка растрогали меня. Я дал себе зарок: когда всё кончится, сходить к нему в гости.

Адольф Петрович пришёл со мной в отдел выдачи товаров, положил в коробку и закрыл крышкой. Затем коробка перевернулась крышкой вниз, затем крышкой вверх, потом легла набок и тут же встала вертикально. Это означало, что мою темницу вдобавок ко всему ещё крепко-накрепко перевязали шпагатом, отрезав меня тем самым от всего мира.

Но я смело смотрел в глаза