Продавец приключений - Георгий Михайлович Садовников

взгляд, игрушки вначале пожалели его, представив разочарование, которое ждёт самоуверенного новичка. Но затем подумали, что так будет лучше: пусть сразу поймёт, где его место в обществе.

Отважун между тем энергично взобрался на полку и подошёл к зеркалу.

– А это ещё кто смотрит на меня? Ну и физиономия, скажу я вам, – промолвил он озадаченно и даже заглянул по другую сторону зеркала, проверил: уж не стоит ли за рамой кто-нибудь ужасно уродливый.

– Да ведь это ты и есть! – рассердился предводитель пожарников.

– Не может быть! Вы шутите! – сказал Отважун.

Он погрозил пальцем предводителю пожарников и вновь уставился в зеркало.

– Ну и умора! – воскликнула одна из игрушек.

– В этом нет ничего смешного! – строго возразила стюардесса.

И рассмеявшиеся было игрушки притихли. Они уважали строгую девушку. Даже заносчивый марсианин и тот испытывал перед ней некоторый трепет.

– Нет, почему же, я и в самом деле кажусь забавным, – сказал Отважун и засмеялся первым.

– Ты позоришь наш ещё совершенно новенький мундир! – возмутился предводитель пожарников.

Он считал, что уродец бросил тень на его блестящую команду.

– Не расстраивайтесь, – сказал Отважун, слезая с полки. – Ведь ещё никто не знает, какое у меня весёлое, доброе и смелое сердце вот здесь. – И он положил ладонь на свою синтетическую грудь.

– Ну, то, что ты весёлый, в этом мы убедились, – сказал игрушечный медведь, вытирая выступившие от смеха слёзы. – Но вот насчёт доброты и смелости – тут ты перегнул. Смелые и добрые, они обязательно красивые. Как я, например. Я добрый и смелый и в то же время, по нашим, медвежьим, понятиям, ужасно красив. Или она. – И он указал на стюардессу. – Можешь не сомневаться: если что, наша стюардесса окажется самой доброй и самой смелой из нас.

И все игрушки поддержали его возгласами:

– Верно!

– Верно он говорит, косолапый!

– Ах, какие же вы глупые, – сказала стюардесса с досадой.

– И право, глупые земляне, придают значение какой-то ерунде, – презрительно произнёс марсианин. – Лично мы, марсиане, не переносим смелых и добрых людей.

И игрушечные земляне растерялись. Они слышали, как один из покупателей сказывал, стоя у прилавка, что если на Марсе есть цивилизация, то она выше и древней земной. И выходило так, что марсианин знал, что говорил.

А я был озадачен его фанфаронством. Это было так не похоже на живых марсиан. Я уже встречался с ними, и все они, как на подбор, были добрые, скромные люди.

А уродец уже давно не слушал, что о нём говорят. Он смотрел на игрушечного человека, на котором не было ничего, кроме майки, трусиков и толстых кожаных варежек.

– Вы, наверное, замёрзли, – сказал ему Отважун. – Знаете что, я отдам вам свою одежду. А сам уж как-нибудь обойдусь. Ну, может, поболею гриппом разок-другой.

– Спасибо, – сказал человек в кожаных варежках и улыбнулся. – Что касается меня, так я для того и создан, чтобы ходить в майке и трусах. Я – боксёр, понимаете? А вы, видать, и вправду очень добры.

– А разве кто-нибудь в этом сомневался? – удивился уродец.

– Что вы, – смущённо сказал боксёр. – В то, что вы добрый, весёлый, мы поверили сразу.

Все игрушки закивали, подтверждая его слова.

– Весёлым и добрым может быть каждый, – сказал медведь, – даже последний урод. А вот смелым…

Но договорить ему не дал истошный крик, донёсшийся из угла, где стояли аквариумы. Там барахтался в воде кит, сделанный из картона. Вокруг него собрались цветные рыбки, задумчиво смотрели на кита, точно гадали, откуда взялся такой нелепый кит.

– Ой, он сейчас размокнет! – воскликнула Катя. (Вот эта самая Катя, которая отдыхает на коленях у Лены, пояснил Базиль Тихонович.)

И игрушки в ужасе закрыли руками глаза.

Я было решил пренебречь осторожностью и броситься на помощь киту, но меня опередил уродец. Он молниеносно взобрался на пальму, стоявшую в кадке, пробежал по тонкому и узкому листу и с разбегу нырнул в аквариум.

Рыбки шарахнулись в стороны, а уродец схватил кита за хвост и вытащил на борт аквариума.

Вскоре кит сушился на пальме, а уродец отжимал свой промокший костюм. Купание не прошло для него даром. Вода заметно размыла краски на его лице и костюмчике.

Игрушки окружили уродца, осыпая его возгласами восхищения:

– Ой, какой ты весёлый, Отважун!

– Какой ты добрый!

– Ты и в самом деле смелый, Отважун!

А уродец осматривал свой пострадавший костюм и расстроенно приговаривал:

– Ах, мой бедный костюмчик! Теперь я и вовсе буду смешным. Ах, мой костюмчик!

К нему подошла стюардесса, взяла его за руку и ласково сказала:

– Не расстраивайся, Отважун! Ты всё равно красивый, даже очень красивый. Только ты ещё не понимаешь этого сам. И другие не понимают.

– Это почему же не понимают? – обиделся медведь. – Мы прекрасно всё понимаем. Он весёлый – раз. – И медведь за неимением собственных пальцев осторожно загнул палец на руке у Кати. – Он добрый – два! И три – смелый! А весёлыми, добрыми и смелыми могут быть только красивые. Значит, Отважун – истинный красавец! – закончил он неуверенно.

Игрушки закивали, подтверждая его слова, но по виду их можно было понять, что они запутались тоже.

Только один марсианин не принимал никакого участия в чествовании героя. Он, надувшись, стоял поодаль, чуть ли не у моей ноги, и бормотал сердито:

– Я вижу, стюардесса совсем влюбилась в этого уродца. Но всё равно он не получит её. Она должна стать моей женой, потому что я – марсианин! И мне даже отведено место на витрине!

Я сразу понял, ребята, что в магазине игрушек назревают грозные события.

Но к этому времени ремонт подошёл к концу, и первым среди игрушек спохватился боцман. Он посвистел в свою дудку и крикнул:

– Внимание, сейчас слесарь придёт в себя! Все по местам!

Тотчас игрушки-ветераны разбежались по своим полкам, а новички-пожарники попрыгали в свои коробки. Посреди магазина остались стюардесса и уродец. Они стояли, взявшись за руки. У них не хватало сил расстаться.

А мне предстояло сделать последний оборот гаечного ключа. Я помедлил, предупредительно кашлянул.

– Мне пора, и тебе тоже, – сказала стюардесса со вздохом и отняла свою руку.

– Не бойся, не уходи. В случае чего я тебя защищу, – сказал Отважун.

К нему вернулась его прежняя самоуверенность.

– Я никого не боюсь. Не забывай, что мы – стюардессы – летаем на самолётах, – возразила девушка, рассмеявшись. – Просто нас не должны видеть люди, когда мы живые.

– Почему мы должны это скрывать? Объясни. Я ведь только что родился на фабрике и ещё не знаю правил, – сказал уродец.

– Если люди узнают, что мы живые, они будут стесняться с нами играть. И останутся без игрушек, – пояснила стюардесса.

Я кашлянул в последний раз и взялся за ключ.

Стюардесса поцеловала уродца в лоб и побежала к своей полке. На полпути она остановилась и спросила:

– Отважун! Если со мной что-нибудь случится, ты найдёшь меня?

– Ты же знаешь, мне всё нипочём. Если тебя продадут или просто похитят, я переверну весь город! – крикнул уродец.

Ох и потрепал он мои нервы! Моё время уже истекло, а он шёл не спеша, с достоинством, бросая по сторонам вызывающие взгляды. Наконец он добрался до места, где лежал новый товар, и предводитель пожарников помог ему влезть в свою коробку.

Я довернул гайку до последнего оборота и выпрямился. В магазине стояла тишина. Игрушки покоились на полках. Я подумал, а не померещились ли мне ожившие куклы? Может, всё это было во сне? Но я тут же отбросил такое предположение. Чтобы слесарь-водопроводчик уснул во время работы, да такое не может быть!

Я не выдержал, зашёл за прилавок и бережно взял в руки стюардессу. Она и сейчас была строга и красива. И элегантна, как положено стюардессе. Только вот пилотка её слегка сбилась к темени. Девушка еле успела на место, а на то, чтобы поправить головной убор, у неё уже не хватило времени.

Я сдвинул пилотку так, чтобы она сидела как положено на белокурой головке стюардессы, и тут мне показалось, будто в застывших глазах куклы что-то мелькнуло. Я подождал, но лицо её оставалось по-прежнему неподвижным.

Я вернул куклу на полку, собрал инструменты и вышел из торгового зала.

Сторож дремал в кабинете директора, сидя в кресле за письменным столом. Перед ним лежал не кто иной, как игрушечный марсианин. Он, наверное, выскользнул из зала во время суеты, в тот момент, когда боцман поднял тревогу и игрушки