Черное солнце - Джеймс Твайнинг

— Это когда вместо одной буквы подставляется другая, — догадался Арчи.

— Вот-вот, — кивнул Том. — Короче, «А» превращается в «Ф», «Б» — в «Г» и так далее.

— Вот именно. Машина «Энигма» — чрезвычайно сложная подстановочная система.

— Сложная в каком смысле? — спросила Витюша.

— Чтобы взломать любой шифр, необходимо выявить стиль программирования, кодограмму, или, проще говоря, знать ключ, — пояснила Доминик. Том заметил, что она объясняет все это так, будто Витюши вообще нет рядом, хотя именно она и задала вопрос. Может быть, они успели поспорить или даже повздорить в его отсутствие? — Главное преимущество «Энигмы» в том, что код меняется после каждой буквы.

— С помощью этого? — поинтересовался Том, доставая из круглой жестяной коробки, которую Витюша принесла вместе с «Энигмой», металлический зубчатый диск с множеством переплетенных электрических проводков на боку.

— Да, это роторы, — кивнула она, — каждый раз после зашифровки буквы роторы меняют положение, а с ними меняется и кодограмма. Более того, система была снабжена дополнительной степенью безопасности: оригинальная буква не только преобразуется в другую с помощью штекерной панели еще до того, как сигнал достигнет ротора, но и весь процесс повторяется в обратном порядке, прежде чем зашифрованная буква загорится в соответствующем окошечке. — И она легонько постучала ногтем по стеклянному глазку. — Говорят, что в результате это дает сто пятьдесят триллионов возможных комбинаций.

— Таким образом, чтобы расшифровать сообщение, необходимо абсолютно точно знать установочные параметры той машины, на которой оно было зашифровано, — догадался Том.

— Верно. Они пользовались так называемыми словарями кодов, с помощью которых можно было узнать, каковы на тот или иной день установочные параметры, или, короче, уставка. Иными словами, если мы не знаем параметров настройки, нам неизбежно понадобится помощь настоящего специалиста-профессионала.

— Это займет какое-то время. А времени-то у нас и нет, — вздохнул Том.

— Вероятно, Ренуику эта штука известна, иначе бы он не бросился во все тяжкие, — заметил Арчи, — а если так, значит, тут можно что-то придумать.

— Ты прав, — кивнул Том, — и все же, может быть, мы что-нибудь пропустили. Давай-ка еще раз глянем на фотографии.

Все разом повернулись к экрану и принялись пристально рассматривать снимки.

— Постой, а сколько, ты говоришь, там этих проводков? — спросил Арчи.

— По-разному. От десяти до тринадцати, в зависимости от параметров настройки. Те буквы, которые не соединены проводками, проходят через роторы без предварительной подстановки. Этот трюк — еще один способ усыпить бдительность противника. А что?

— А то, что на верхнем ребре картины двадцать шесть букв, — заметил Арчи, — и впечатление такое, что написаны они парами.

— Ты прав, — кивнула Доминик, — тринадцать пар букв. Вполне вероятно, что это карта настройки для коммутационной панели. «Ю» превращается в «А», «П» — в «Ф». — Она моментально переставила штекеры на панели в соответствии с надписью на картине. — Вот так.

— Ну а дальше-то что? Что дальше? — нетерпеливо спросила Витюша, воодушевленная очевидным прогрессом.

— Дальше — эти роторы и их настройка, — продолжала Доминик, и Том опять обратил внимание, что на вопросы Витюши она неизменно отвечает ледяным тоном. — Нам нужно определить, какие три установить и в каком положении должно быть установочное кольцо. — Она достала четыре оставшихся ротора из вощеной бумаги и показала на накладной диск с делениями на лицевой стороне. — Этот диск поворачивается и устанавливается в стартовое положение. Не зная ответов на эти два вопроса, мы не сдвинемся с места.

Глава 85

10 января, 18.21

Они по очереди присаживались за компьютер, пытаясь извлечь какой-то смысл из сумятицы букв, обметавших края картины прихотливым черным кружевом. Но как они ни вглядывались в фотографии, как ни изощрялись в подсчете букв, вычитании их или сложении, делении или умножении, им так и не удалось определить ни параметров настройки роторов, им того, какие именно роторы необходимо установить.

В отчаянии они собрали вместе все, что им удалось добыть за последние дни: фотографии картин Биляка, его полотно с изображением синагоги, шкатулку с крестом Ламмерса, медали, ключ от банковской ячейки, кожаный планшет с картой — все ради того, чтобы попытаться нащупать какой-то потаенный ключ или распознать тайный знак. Но все было тщетно, и после шести с лишним часов бесплодных поисков черные буквы смешались в их глазах в одну сплошную копошащуюся массу.

Арчи давно ушел, пожаловавшись на ужасную головную боль. Витюша отправилась готовить еду, но Доминик подозревала, что то был не более чем повод уйти. Было очевидно, что ее ничуть не раздосадовал уход Витюши, чье присутствие все время заставляло ее вспоминать их вчерашнюю стычку. Как эта русская только посмела говорить с ней в таком тоне, ведь она ее совсем не знает? И Тома она не знает, как знает его она, Доминик.

И несмотря ни на что, Доминик была полна решимости остаться и разгадать эту, казалось, неразрешимую головоломку. Она прильнула к экрану, лишь время от времени делая короткую паузу, чтобы размять пальцы, сжимавшие компьютерную мышку, словно когти вцепившегося в добычу коршуна. Возможно, она не знает, как вести себя за столом, вокруг которого сидят мертвые эсэсовские генералы, или как тайком проникнуть в музей, но криптология — это ее конек.

— С тобой все в порядке, Доми? — Вопрос Тома прервал ход ее мыслей.

— Что?

— С тобой все в порядке? Ты, похоже, немного напряжена. С утра уже, и вот сейчас, при Витюше. Что-нибудь случилось, о чем мне не мешало бы знать?

— Еще как случилось, — ответила она, не поворачивая головы.

— О чем это ты?

— Не вы ли вместе провели ночь? — запальчиво произнесла она, прекрасно понимая, что ее слова звучат наивно, по-детски, но тем не менее не в силах проглотить обиду.

— Так вот оно в чем дело. — По отражению в экране компьютера она увидела, что Том выпрямился; в его голосе прозвучало облегчение. — Ну, это чепуха. Между нами ничего не было.

Она резко повернулась на вертящемся стуле и обожгла его яростным взглядом.

— Послушай, Том, я не желаю обсуждать подробности, и точка.

— Но я не понимаю, — он был искренне раздосадован, — может, я что-нибудь не то сделал?

— Ничего подобного. Это твоя жизнь, и ты волен делать то, что считаешь нужным.

— Тогда какое отношение это имеет…

— Ко мне, ты хочешь сказать? Твоя личная жизнь? Да никакого абсолютно. Ясное дело. Ты прав. Давай забудем, идет? Давай разгрызем этот орешек — и домой. — Она повернулась к компьютеру, к горлу подкатил комок, и оставалось лишь надеяться, что он не заметил ее слез.

Она почувствовала,