Зверь - Мола Кармен

— Его нет и сегодня уже не будет. За кухней присматривает сеньора де Вильяфранка. Если желаете, я ее позову.

Доносо и Ана Кастелар прошли в кабинет, который она занимала во дворце маркизов де Мурильо, также расположенном на территории монастыря.

В лазарете не было точных списков пациентов — многие не имели при себе документов. Но когда их, как мешки, выгружали из повозки, имя спрашивали у каждого, хотя бы для того, чтобы написать его потом на могиле.

— Гриси? Нет, такого имени я не припоминаю, — проговорила сеньора де Вильяфранка, которая, как и Ана Кастелар, входила в Благотворительный комитет и была одной из самых деятельных его участниц.

— Милагрос Пенья Руис.

В списках не оказалось и такой.

— Ее должны были привезти сегодня утром.

Сеньора де Вильяфранка сверилась с журналом.

— Сегодня утром привезли семь мужчин и только одну женщину.

— Это она, это должна быть она!

С одной стороны, Доносо хотел, чтобы это оказалась Гриси, несмотря на то что, по словам сеньоры де Вильяфранки, женщину поместили в отделение для умирающих. С другой — не желал верить, что Гриси больна и что холера одолела ее так быстро.

— Я должен войти! Должен увидеть ее…

— В этом отделении очень велик риск заразиться. Вы почти наверняка подхватите холеру.

— Мне все равно. Если она умирает, я должен с ней проститься.

Ана Кастелар не возражала: ей тоже хотелось бы сказать Диего слова любви в его последнюю минуту. Уверить, что на этом свете останется человек, который будет о нем грустить. Хотелось бы остаться с ним до конца.

По требованию старшего врача, перед тем как войти в зал, где находилась тяжелобольная безымянная женщина, Доносо повязал лицо платком. Также он не должен был ни к чему притрагиваться внутри помещения.

Обе дамы остались в коридоре. Доносо вышел почти сразу и воскликнул:

— Это не она! Это не Гриси!

59

____

Покинув в то утро больницу, Томас Агирре задумался, не уехать ли ему из Мадрида, не забыть ли обо всем: о своих идеалах, о возложенной на него задаче, о войне. Но в глубине души он понимал, что без ежедневного риска и неустанных попыток сделать мир лучше он утратит всякий интерес к жизни.

Он долго бродил по безлюдному Мадриду: из-за эпидемии город теперь просыпался гораздо позже. Ему хотелось бы не думать о Лусии, но отбросить мысли о ней он не мог. Он оставил ее одну, в отчаянном положении, ведь опыты доктора Альбана ничем ей не помогли — они лишь помогли установить причину смерти двух высокопоставленных карлистов.

Агирре не питал иллюзий: Асенсио де ла Эрас и Игнасио Гарсиа, несмотря на возвышенные стремления, позволили себе увлечься зловещими фантазиями, основанными на средневековых суевериях. Как могли два таких разных человека, обладавшие столь разнообразными талантами и добившиеся высокого положения при дворе, стать жертвами дьявольского мошенничества? Неужели от страха перед болезнью и смертью у них помутился рассудок? Агирре, не в силах понять этого, решил, что судить грешников — дело Господа. Если Асенсио и Игнасио виновны, они понесут наказание.

На Пласа-Майор уже открывались лавки. Агирре разбудил нищего, дремавшего в тени колоннады. Дав ему несколько реалов, он велел отнести записку аптекарю Теодомиро Гарсесу и отправился на место их будущей встречи.

Королевский музей живописи и скульптуры на бульваре Прадо был учрежден в конце восемнадцатого века Карлом III и назывался тогда Королевским кабинетом естественной истории. Во время французской оккупации он был почти полностью уничтожен, и в его стенах разместилась кавалерийская казарма (даже свинцовые листы с кровли переплавили тогда на снаряды). Однако при Фердинанде VII благодаря влиянию его второй супруги Марии Изабеллы де Брагансы музей восстановили и собрали в нем картины, находившиеся в разных королевских резиденциях. Так мадридцы получили возможность увидеть более трехсот картин.

Томас Агирре был в музее лишь однажды, когда пять лет назад приезжал в Мадрид. Его тогда поразила картина Брейгеля Старшего — «Триумф смерти» с пылающим горизонтом и армией скелетов, разоряющих бесплодную землю. За несколько минут до начала заутрени Томас снова стоял перед этой сравнительно небольшой картиной. И вновь поражался изображенному на ней хаосу — разрушения, дым, языки пламени, горе, мертвецы, вооруженные скелеты, гробы…

Он мог бы провести перед этой картиной несколько часов и не оставлял надежды, что однажды ему это удастся, но тут появился Теодомиро Гарсес и отвлек его:

— Интересное место вы выбрали для встречи. Однако видеться нам опасно, так что надеюсь, вы позвали меня не из-за пустяка.

— Взгляните на эту картину: она восхищает и в то же время вызывает чувство тревоги. И она невероятно современна: оказавшись в Мадриде, ничего, кроме кошмаров, я здесь не вижу.

Не отрывая глаз от картины, Агирре рассказал аптекарю все, что ему стало известно об отравлении двух карлистов, вступивших в тайное общество карбонариев.

— Асенсио? Вы уверены?

— Да, никаких сомнений.

— Каким образом в их организм попал яд?

— Его добавили в менструальную кровь убитых Зверем девочек и выдали за лекарство от холеры.

Наступило молчание. Аптекарю потребовалось несколько мгновений, чтобы осмыслить услышанное, но он не выглядел ни растерянным, ни потрясенным. Агирре продолжил, пытаясь добиться от Теодомиро хоть какой-то реакции:

— Погибли две ключевые фигуры карлизма в Мадриде. Это отнюдь не случайно, и холера тут ни при чем. Оба были убиты после участия в зловещем и омерзительном ритуале, который проводили карбонарии. Вы о них вообще слышали?

Гарсес кивнул:

— Это сторонники Марии-Кристины, королевы-регентши. Они дискредитируют карлистов в прессе, выступают против них в суде, а также, используя дипломатические приемы, пытаются не допустить поддержки карлизма в Мадриде.

По словам Гарсеса, в ряды карбонариев принимали только людей известных и влиятельных, и, хотя собрания тайного общества проходили в строжайшей тайне, ему тем не менее было известно, что в него входит не меньше двухсот человек. Перстень носили не все карбонарии, его получали только наставники. А вот где они проводят свои встречи, не знал никто. Двенадцать наставников, скрыв лица капюшонами, совершали жуткие ритуалы с использованием колдовства. Принесение девочек в жертву было частью ужасных средневековых обрядов, к которым они прибегали…

— Откуда вы все это знаете? И почему не рассказали мне в прошлый раз?

— Я должен был сначала навести о вас справки.

— Навели? Теперь вы мне доверяете?

— Теперь — да. Сумалакарреги о вас очень высокого мнения.

— Тогда выкладывайте все, что знаете.

— Перейдем к следующей картине.

Агирре не стал возражать. Стоять слишком долго на одном месте было небезопасно — это могло привлечь к ним внимание. Они сделали несколько шагов и остановились перед творением Андреа Мантеньи «Успение Богородицы», на котором окруженная апостолами Богоматерь отходила в мир иной.

— Трое из наших сторонников проникли в это тайное общество, — неожиданно признался аптекарь.

— В том числе Игнасио Гарсиа и Асенсио де лас Эрас?

— Я не хотел говорить, пока не узнаю, как далеко вы продвинулись в своем расследовании, но теперь скажу: да, именно так. Похоже, их разоблачили и отравили.

— Они участвовали в этих жутких ритуалах, так что вполне заслужили такой участи.

— Разве мы против жестокости? Хочу напомнить, что инквизиция, которую мы с вами так яростно защищаем, также не славится гуманными методами.

— Мы говорим об убийстве детей.

— Кто из нас не сделал бы что угодно, лишь бы выжить во время эпидемии? Пусть даже речь идет об убийстве детей.

— Я бы не сделал.

— Не вспомнить ли нам о жестоких деяниях, которые и вам наверняка приходилось совершать на войне? Говорят, именно вы отправили на расстрел стражей Алавы. Все мы грешны перед Создателем, и я не уверен, что вы имеете право бросить первый камень.