Корни ненависти - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури

– Теперь нам не скрыть того, что произошло вечером, – сказал наместник. – Но мы также не можем остановить праздничные гулянья, на улицах полно народа.

– Поднимите своих людей, немедленно, – распорядился я. – Конфискуйте все вино и вывезите через Оружейные ворота. Велите горожанам воздержаться от выпивки из уважения к дочерям графа де Маэсту. Господин алькальд, подпишите прокламацию и зачитайте ее утром же возле церквей Санта-Мария и Сан-Мигель. Сообщите жителям, что священник действовал в одиночку и решил наказать себя за свои преступления. И ради бога, снимите этого несчастного с дерева, не то я сам залезу и отрежу веревку.

Пристав вынул кинжал из ножен.

– В этом нет необходимости. Лестница уже здесь. – И под нашими внимательными взглядами он прислонил ее к дубу.

Покинув площадь, я направился к дому Нагорно, который находился рядом с моим на Руа-де-ла-Астерия. Брат раздувал огонь в очаге и ворошил угли, которые, вероятно, согревали комнату в течение ночи.

Нагорно не обернулся на мои шаги.

– Знаю, ты думаешь, кому выгодны эти смерти… – медленно произнес он.

– Ты к ним причастен? – напрямик спросил я.

– Разумеется, нет.

Он лениво поднялся, словно вся эта история успела ему наскучить. Затем подошел к окну и выглянул наружу. Я встал рядом.

– Послушай, Нагорно. Празднования еще не закончились, но я знаю все твои маски. Я не скажу Оннеке ни слова. Честно говоря, я предпочел бы, чтобы она продолжала меня презирать. Думаю, она влюблена в тебя или испытывает нечто подобное. И пока ее брат не вернется из Эдессы, ты – единственная семья, которая у нее осталась. Постарайся сделать ее счастливой.

Нагорно кивнул с холодным равнодушием. Потом что-то привлекло его внимание.

– Откуда идет тот черный дым? – озадаченно спросил он.

Я наполовину высунулся из окна.

– Горит сразу в нескольких местах. В обоих концах города. Похоже, фруктовый рынок, и рынок Санта-Мария тоже. Это твоих рук дело? Ты распалил настроения Мендоса?

– Ты слишком многое мне приписываешь. Я польщен, однако, боюсь, на сей раз они сами себя распалили.

– Ладно, – сказал я, когда мы двинулись к выходу. – Собери горожан, пускай звонят в колокола в обеих церквях и несут ведра к колодцу Санта-Мария. А жители из Новой Виктории могут принести воду из Сапардиэля и потушить пламя на рынке за стеной.

Я спустился по лестнице и побежал по Руа-де-лас-Пескадериас. Мои худшие опасения подтвердились, когда я увидел, что на доме бабушки Лусии горит крыша. Они подожгли навесы над прилавками возле ее фасада. Высокие языки пламени уже достигли второго этажа.

Поспешив к колодцу, я набрал в ведро воды и вылил на себя. Затем оторвал один рукав, чтобы завязать нос и рот.

Соломенная крыша превратилась в костер, над которым поднимался черный дым. Несколько прохожих завороженно наблюдали за пожаром, словно мыши за гадюкой. Мужчины бегали туда-сюда, выкрикивая бессмысленные приказы, натыкаясь друг на друга и размахивая кулаками; женщины дергали их за рукава, пытаясь разнять, или протягивали ведра с водой, чтобы залить обугленные деревяшки, в которые превратились торговые прилавки.

Входная дверь в дом бабушки Лусии была широко распахнута. Набрав воздуха в грудь, я нырнул внутрь и побежал к лестнице.

Дым застилал глаза. Поднявшись на четвереньках по ступеням, я кое-как добрался до кухни. Соломенный тюфяк на кровати горел. От него исходил такой жар, что мне опалило правую сторону лица.

– Бабушка, где ты? Подай голос!

– Сюда! – услышал я другой голос, принадлежавший Аликс.

От увиденного я застыл в ужасе. Она пыталась тащить безжизненное тело старухи волоком, ее платье и тока горели. Аликс превратилась в ходячий костер.

Я кинулся к ней, сорвал току и отбросил подальше. Затем обхватил ее ноги, и моя промокшая одежда помогла затушить подол платья.

Задыхаясь от дыма, мы спустились по лестнице как раз в тот момент, когда обгоревшие балки начали трещать и рушиться. Я пробирался ощупью с бабушкой Лусией на руках. Она не подавала признаков жизни. Я понимал, что надежды нет, что я просто спасаю труп для достойного захоронения. В этой обугленной, сморщенной оболочке не осталось дыхания жизни. Я споткнулся и полетел вниз, пытаясь смягчить падение и защитить хрупкие старые кости. А дом тем временем превращался в горящий вулкан, который грозил нас поглотить.

Я лежал, растянувшись у входа. Аликс дергала меня за руку, чтобы оттащить подальше от пламени. Она вынесла бабушку Лусию на улицу и вернулась за мной.

К этому моменту я уже бредил от нехватки воздуха.

Мне не хотелось дышать: я вдохнул столько пепла, что каждый выдох обжигал легкие. Аликс вылила на меня ведро воды – резь в глазах и першение в горле немного уменьшились.

А затем она как будто сдалась, не в силах сдвинуть мое отяжелевшее тело, и села рядом на пороге, укачивая меня, словно ребенка. Окруженные пламенем, мы смотрели друг другу в глаза, ожидая, когда нас завалит досками и наступит конец всему.

* * *

Этого не произошло. Явившийся из огня Нагорно быстро вытащил меня наружу, хотя я был выше ростом и крепче сложен. Затем он вернулся за Аликс, которую вынес на плече. Сова Мунио своим уханьем известила его о том, что хозяйка попала в огненную ловушку.

Соседи напоили нас водой и увезли на телеге подальше от горящего дома.

– А бабушка Лусия? – спросил я, как только смог говорить.

– Сильно обгорела, особенно волосы, но, по словам врача, выживет.

Меня охватила радость. Я уже не надеялся, что такое возможно. Смеясь и кашляя, я снова упал на дно телеги, грохотавшей по булыжникам Руа-де-лас-Пескадериас.

Рядом тяжело дышала Аликс. Из-за слабости я не мог сесть или даже повернуть голову, дабы убедиться, что она цела. Мы смотрели на небо, которое из красного, оранжевого и желтого превратилось в серое. Я нащупал ее руку и крепко сжал. В ответ она еще крепче сжала мою.

Этим самым мы заключили молчаливый пакт: «Раз уж нам вскоре предстоит умереть, мы ни от чего не отказываемся».

* * *

Три ночи спустя я наконец перестал кашлять пеплом и каждый вдох уже не доставлял мучений. Глаза больше не слезились от яркого пламени свечей, а ромашковые компрессы успокоили мои ожоги. Я направился в кузницу Аликс.

Петухи еще не пропели, до рассвета оставалось три часа. В городе было темно и пустынно, только факелы на стене освещали улицу.

Аликс в новой токе сосредоточенно стучала по наковальне, работая над будущей подковой. Сияние огня в кузнечном горне на сей раз не предвещало беду, а лишь согревало.

– Как бабушка