Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

на второй этаж, и если в ученической части жилого третьего этажа у двери в санузел обычно выстраивалась очередь и слышалась перебранка, то на учительской стороне этажа до моего появления была занята только одна комната, и Вера распоряжалась удобствами единолично.

– Теперь придется график посещения душевой составлять, – посетовала она. – И попросить, чтобы освежитель воздуха в сортир поставили.

Если бы Граф был внимательнее во время нашей внезапной встречи, он бы безусловно заметил, что мы знаем друг друга: даже самые выдержанные, опытные и прекрасно обученные люди в подобной ситуации не в состоянии скрыть мгновенного смятения. Но Граф слишком погрузился в собственные переживания и был слишком зол на меня, чтобы замечать что-либо еще.

– Вера, – она улыбалась и смотрела на меня своими глазами цвета темного лесного ореха. – А как зовут вас?

– Родион, – ответил я. – Александрович.

– Родион Александрович, как удачно, сейчас как раз есть пара часов времени до обеда, пока мальчики на физкультуре, – продолжила Вера. – Может быть, обсудим учебные планы? Спускайтесь, когда устроитесь, я буду ждать здесь, в аудитории.

Граф отвел меня на третий этаж, показал рукой на коридор с шестью дверьми и с желчной любезностью произнес:

– Какой вид из окна предпочитаете? Южная сторона или северная? Могу предложить вам sea view, если угодно.

– Sea view подойдет, – согласился я и прошел к дальней комнате по левую руку.

– Я распоряжусь, чтобы принесли ваши так называемые вещи, – сказал мне вслед Граф и удалился.

Если бы не висящий в воздухе влажный мглистый туман, из окна действительно можно было бы разглядеть море. Комната была небольшой, но удобной: письменный стол у окна, книжный стеллаж с пустыми полками, узкая кровать и двустворчатый шкаф для одежды – достаточно, чтобы поместить все движимое имущество, которым я владел в этой жизни. Я повесил пальто на вешалку, посмотрелся в зеркало, подмигнул двойнику и отправился на встречу со своей первой любовью.

* * *

Принято считать, что годы идут на пользу только мужчинам, во всяком случае, за пределами сорокалетнего рубежа; печальный, но имеющий под собой основания стереотип, подтверждающийся редкими, и оттого особенно яркими исключениями. Четверть века назад Вера была дерзкой кареглазой девчонкой, полной очарования юности; сейчас она выглядела так, словно бы достигший творческий зрелости автор нашел свой ранний рассказ и дополнил блеск юношеского таланта мастерством владения слогом и стилем. Я совершенно искренне сказал ей об этом, когда, едва разместившись в своей комнате на третьем этаже, спустился в аудиторию. Она отмахнулась:

– Ой, вот не надо этого твоего подхалимажа, ты же знаешь, терпеть его не могу. Я в курсе, как выгляжу: особых претензий нет, но сама себя бы уже не трахнула. А вот с тобой что случилось такое, почему весь какой-то ободранный? Волосы отросли, как у хиппи, борода эта нелепая… Выглядишь так, как будто собрался делать революцию в Латинской Америке.

Я рассказал, что с революциями давно покончено, что несколько лет назад не слишком хорошо завершил отношения с Кардиналом и теперь буквально перебиваюсь случайными заработками.

– Не ты один, – со вздохом ответила Вера. – Я тоже давно уже рассталась со стариной Карди; кстати, по слухам, дела у него сейчас идут не очень, конкуренция со стороны официальных структур очень высокая, частников прижимают все больше. Так сказать, корона отзывает каперские грамоты, и тем, кто не хочет надевать эполеты, приходится туго. В общем, пару лет назад удалось устроиться сюда по знакомству. Ты же знаешь, я психолог по образованию, вот, пригодилось теперь: рассказываю недорослям про бессознательное и мотивацию и еще читаю логику и риторику. А с прошлого года еще и учебные планы веду. Ну а ты как тут оказался? Вообще не ожидала здесь тебя встретить.

Она внимательно смотрела на меня. Я подумал, что ее прекрасные темно-карие глаза совсем не изменились за эти годы и не потеряли своего юного блеска, сводившего меня с ума в юности, вздохнул и рассказал историю про исчезнувшего клиента, для встречи с которым я приехал из Петербурга в Анненбаум, про случайную стычку с воспитанниками и фирсами ночью в пабе, закончившуюся нокаутом, и о предложении Аристарха Леонидовича читать лекции по истории литературы, которое я принял от безысходности.

– Ничуть не изменился, – заметила Вера. – Чуть что, сразу в драку. Мальчишка.

Мы сочувственно покивали друг другу. Это был прекрасный разговор двух профессионалов. Конечно, я мог сразу отправиться к Аристарху Леонидовичу и поразить того скоростью, с который отыскал шпиона в его Усадьбе. Не думаю, что очень сильно бы при этом ошибся: наша встреча с Верой выглядела невероятной случайностью, наподобие той, что сделала таким правдоподобным мое появление здесь. Но, во-первых, моей главной целью были вовсе не поиски осведомителя, так что торопиться не следовало, а во-вторых, Вера два года провела в Академии и с ее уровнем квалификации наверняка знала о многом получше Графа, а то и самого фон Зильбера, и уж точно могла рассказать мне больше, чем они. Имелся риск, что Вера, имевшая схожие со мной взгляды на совпадения, что-то предпримет первой, но я признал его допустимым, а потому покончил с обменом легендами и предложил:

– Ну что, обсудим учебный план?

Выяснилось, что как такового его в Академии нет.

– Ты можешь рассказывать о чем угодно, – сообщила Вера. – Серьезно: я по своим предметам составила программу на год, дала Аристарху прочесть, так он ее даже не открывал, ему неинтересно. Сам он на своих лекциях вещает о том, что его сейчас увлекает, у Дунина – это философ, единственный приглашенный преподаватель, приезжает сюда раз в неделю – свой личный план, поэтому никакой единой программы как таковой нет. Воспитанникам вообще пофиг, они рандомно выбирают одну тему в семестр и пишут работу по ней кое-как. Для них главное – сдать специальный проект в конце учебного года, но это не связано ни с моим, ни с твоим предметом. Я им сейчас про экзистенциальную терапию рассказываю, а до того – об алекситимии, просто под настроение. Проблем с дисциплиной нет: сидят себе, иногда читают или от скуки записывают что-то, могут пошептаться вполголоса. Им, конечно, и на меня, и на Аристарха наплевать ровным счетом, но вот в чем он молодец и чего не отнять, так в том, что умело выстроил коммуникацию с их отцами и идеально балансирует на тонкой грани между «вы с ним там построже» и «как вы смеете так с моим сыном». Поэтому мальчики знают, что в случае чего он может нажаловаться папам, а вот их они боятся по-настоящему, ибо папы