Зверь - Мола Кармен

— Я познакомился с ней несколько лет назад. И знаете, что я вам скажу? Она была прекрасной актрисой и, если бы не свихнулась, имела все шансы стать одной из лучших, такой же, как Теодора Ламадрид… Когда она появилась здесь и сообщила, что вернулась в город, я нанял ее, хотел дать ей главную роль в своей постановке, в «Клотильде». Но вместо нее эту роль сыграет Матильда Диес — кстати, запомните это имя, я прочу ей славу величайшей испанской актрисы нашего века.

— Одним словом, вы перестали верить в талант Гриси.

— Я безусловно верю в ее талант, но только не в нее саму. Неблагодарная больная тварь! Эта женщина утратила рассудок и постоянно врет. Четыре часа назад она должна была явиться на репетицию, и вот, извольте: ни слуху ни духу. Как будто мне мало проблем — театр требуют закрыть из-за холеры… К тому же она любого с ума сведет зловещими россказнями о дочери, которую убили и обезглавили в Париже.

Доносо многозначительно сверлил Диего единственным глазом, как бы говоря: «Я тебя предупреждал». На долю секунды Диего засомневался, но все-таки решил не отступать:

— Вы знаете, где она живет?

— На постоялом дворе около Аточи, но не тратьте время понапрасну. Я за ней посылал, и единственное, что осталось там от Гриси, — это долг за несколько недель. Похоже, она давно там не ночевала.

— У вас есть предположения, куда она могла пойти?

— В любой опиумный притон. Ищите ее там.

Диего понял, что больше информации из Гримальди не выжать, даже если он что-то знает. Гриси стала причиной множества проблем, и режиссер больше не желал о ней думать. Когда они вышли на улицу, Доносо заявил:

— С Гриси покончено, с парижским Зверем тоже.

Диего не хотел сдаваться, но вынужден был признать, что фундамент, на котором он выстроил свою статью, рассыпался в прах. Теперь он думал о том, что отправленные в Париж и Лондон срочные депеши с просьбой предоставить информацию выставят его не в лучшем свете: адресаты ответят, что об ужасных смертях им ничего не известно. Актриса, предполагаемая мать предполагаемой жертвы, оказалась, если верить Гримальди, опиумной наркоманкой, утратившей связь с реальностью.

— Не знаю, зачем ей понадобилось врать. Она ведь сама пришла ко мне домой и, казалось, была в полном отчаянии.

— Брось, Диего, не осложняй себе жизнь. Ты считаешь себя не таким, как другие, но в конечном счете все мы клюем на одну приманку: женские глаза.

— А как ты объяснишь эмблему в горле у Берты? Не слишком ли странное совпадение, что ее упомянула и Гриси?

— Я готов признать, что речь идет не о звере, а о человеке… Эта девочка, Берта, исчезла через несколько дней после того, как спела в доме покойного теолога, Игнасио Гарсиа. В доме мы нашли пузырек, похоже с кровью. Этот человек наверняка и был убийцей, но холера освободила полицию от лишней работы.

— Но мы не можем утверждать, что это кровь Берты. Мы даже не можем утверждать, что эта кровь вообще человеческая.

— Все подробности дела удается выяснить далеко не каждый раз. Но в одном я уверен: история Зверя подошла к концу.

Они не успели отойти далеко, когда из театра вышла женщина, одетая как средневековая героиня. Очевидно, это была актриса, убежавшая с примерки костюмов либо воспользовавшаяся перерывом во время репетиции.

— Гриси не пришла вовсе не потому, что не хотела участвовать в спектакле. С ней что-то случилось.

— Что вы имеете в виду?

— С головой у Гриси не в порядке, тут Гримальди прав. Я слышала ваш разговор. Она и правда пропускает репетиции, забывает текст, приходит в театр в опиумном дурмане или пьяная… И понять, почему она все это вытворяет, было невозможно.

— Она говорила вам что-нибудь об убитой дочери? — спросил Диего.

— Гриси вообще не говорила, она бредила. Но я знаю, что в одном она не лгала: ей было страшно. Она все время повторяла, что однажды за ней придут.

— А она хоть раз упомянула, кто ее преследует?

Актриса покачала головой и, прежде чем продолжить разговор, отвела обоих подальше от здания театра — видимо, чтобы Гримальди не заметил. Она рассказала, что накануне вечером вышла после репетиции, чтобы выпить чего-нибудь освежающего, — в Мадриде стояла жуткая жара, театр превратился в раскаленную печь. На углу улицы она увидела Гриси: та спорила с каким-то человеком, а потом он силой затащил ее в карету. Актриса ничего не расслышала, кроме бессвязных криков Гриси, умолявшей отпустить ее.

— Вы рассмотрели мужчину, который ее тащил?

— Было поздно, они стояли в тени. Во время потасовки у этого сеньора упала трость. Он был хорошо одет, в сюртуке. Хотя было темно и плохо видно, я обратила внимание на набалдашник трости: он казался почти белым, цвета слоновой кости, и был сделан в форме человеческой руки.

Доносо дернул приятеля за рукав. Он был уверен, что эта история лишь искажает картину: Гриси солгала Диего, желая привлечь к себе внимание или просто потому, что спятила. А сцена, о которой им только что рассказали, вполне могла оказаться ссорой с поклонником или отчаявшимся кредитором.

— Вы ведь попытаетесь ее найти? Гриси часто ведет себя глупо, но она хорошая. И не заслуживает того, чтобы о ней забыли.

Диего пообещал, что они попробуют отыскать Гриси. Вместе со своим молчаливым другом репортер удалялся от театра в глубокой задумчивости: едва он приближался к разгадке, как она вновь ускользала, будто неведомые силы вставали у него на пути. А между тем время шло, наступило семнадцатое июля; почти месяц прошел с тех пор, как на грязной дороге в Серрильо-дель-Растро он увидел расчлененное тело Берты. Его тревожило предчувствие, что Зверь рано или поздно совершит новое убийство.

24

____

Красная лампа светилась, будто жерло вулкана, казалось, что обгоревшее лицо великана покрыто раскаленной лавой. Его глаза мерцали, как два уголька.

Лусия прикинула свои шансы. Окон нет, великан стоит у двери — путь к бегству отрезан. Их разделяет только кровать с двумя фарфоровыми вазами по бокам.

— У тебя есть то, что нужно мне, а у меня — то, что нужно тебе.

Лусия не ответила — она даже не слушала, что он говорит, только искала выход и изо всех сил пыталась не поддаваться парализующему страху.

— Не хочешь узнать, что я имею в виду? Я говорю о ком-то очень важном для тебя, кто рассказал, где тебя найти. Не удивляйся: я умею запугивать девочек. Запугал и ее.

Садистский блеск разгорался в неподвижных, как у дикого зверя, глазах. Нелегко увернуться от хищника, когда он готов прыгнуть, но Лусия намеревалась использовать любую возможность — ведь если ей не удастся отвлечь его хоть на секунду, живой ей отсюда не выйти. Томным движением она присела на кровать и сдернула удерживавшую полы пеньюара булавку. Ее грудь обнажилась, но она не знала, насколько соблазнительно это зрелище для хищника.

— Это тело — твое. Делай с ним что хочешь.

Она научилась наполнять голос чувственностью. Рот великана приоткрылся, во взгляде промелькнуло сомнение. Всего доля секунды, краткий миг, пока он прикидывал, не воспользоваться ли случаем… Но злоба тут же захлопнула все двери: он не уступит зову плоти. Однако его секундной рассеянности хватило, чтобы Лусия запустила одну из ваз ему в голову.

Фарфор разлетелся на куски, великан рухнул на пол среди осколков и цветов. Можно было попытаться прошмыгнуть в дверь, но Лусия понимала, что это лишь отсрочит расправу. Нужно было покончить с ним сейчас, раз и навсегда.

Приподнявшись, великан поднес руку ко лбу, где зияла рваная рана от осколка. Лусия прыгнула ему на спину. Правой рукой перехватила подаренную Львицей булавку, которую до этого прятала в левой, и коротко, резко, как тореадор, вонзила жертве в затылок. Великан упал как подкошенный. По его рукам и ногам пробежала судорога, но Лусия продолжала сидеть на нем верхом. Ее пеньюар и рыжая шевелюра были заляпаны хлеставшей из затылка кровью. Гортанный звук, последние хрипы известили о приходе смерти, подобно тому, как колокола возвещают о начале службы.