Черное солнце - Джеймс Твайнинг

— Вот именно, — согласился Арчи и сделал многозначительную паузу, словно обдумывал, как ему лучше выразить свою сокровенную мысль.

— Что такое? — спросил Том.

— Понимаешь, чем глубже мы в это влезаем, тем хуже оно пахнет. Может, нам стоит скинуть это все на Тернбула и пусть разбирается, как может?

Том ответил не сразу. Сначала убрал в пакет вещи, потом достал из кармана кольцо для ключей и положил его на стол.

— Знаешь, что это такое? — не отводя глаз от кольца, спросил он.

— Похоже на детальку от шахматной фигуры, — пожал плечами Арчи, — от ладьи, наверное. Выточено из слоновой кости.

— Это подарил мне отец за несколько недель до смерти. Он вообще редко мне что-нибудь дарил. Странно, конечно, но когда мне случится нащупать в кармане это колечко, я всегда вспоминаю отца. Это словно бы его частичка, — Он поднял глаза и встретился взглядом с Арчи. — Чем бы ни занимался сейчас Ренуик, это имеет отношение к тому, над чем работал мой отец. И что было для него важно. Это тоже его частичка. И я не буду просто стоять в стороне и смотреть, как Ренуик крадет и это тоже, как он уже заполучил все остальное. Думаю, для меня пути назад уже нет

Глава 23

Отель «Кемпински-Времена года», Мюнхен, Германия

7 января, 15.07

Гарри Ренуик вошел в отель и направился к стойке администратора. Консьерж бросил на него усталый взгляд сквозь проволочное пенсне. Ренуик заметил, что позолоченные перекрещенные ключи у него в петлице перевернулись вверх ногами: похоже, заканчивалось долгое и утомительное дежурство.

— Guten abend, mein herr[1].

— Guten abend. Я к мистеру Гехту.

— Ах вот как. — Он без всякого усилия перешел на английский: — Полагаю, он ожидает вас, мистер?..

— Смит.

— Ах да, Смит. — Он с недовольным видом порылся в памяти компьютера. — Восьмой этаж, номер-люкс. Лифты в дальнем конце вестибюля. Я позвоню герру Гехту и предупрежу его о вашем приходе.

— Буду вам очень признателен.

Потянувшаяся к телефону рука консьержа слегка дрожала: вероятно, от усталости. Ренуик повернулся и направился в дальний конец вестибюля.

Он недолюбливал места, подобные этому. Не то чтобы он чего-то опасался: из отелей всегда можно было удобно и незаметно скрыться, к тому же вокруг было полно гражданских. Скорее, они оскорбляли его эстетическое чувство. Они представлялись ему этаким Франкенштейном, ублюдочной помесью британского мужского клуба, оформленного в сусальном колониальном стиле, и бескомпромиссной утилитарности аэропорта.

Несмотря на всю роскошь, вестибюль казался ему обезличенным, фальшивым, каким-то штампованным. Темные деревянные панели были всего-навсего миллиметровой толщины ламинатом. Ковер — подчеркнуто-нейтральным, невыразительным и тоже штампованным. На стенах вразнобой (будто так «естественнее») развешаны репродукции. Выкрашенная «под красное дерево» мебель как на подбор приземистая и угловатая, нигде даже ни намека на изящество. Всюду тщательно выверенное сочетание тускло-красного, золотого и коричневого. Сама непритязательность этого места казалась ему необоснованной и опасной претензией. Даже музыка в лифте была словно бы тщательно отфильтрованной, сложные симфонические пассажи сведены к сладенькому соло флейты. Ни то ни се. Безобразие.

На плане восьмого этажа был помечен номер-люкс. Подойдя к двери, Ренуик постучал, и через мгновение на пороге появился Гехт. Глядя на его широкую ухмылку, Ренуик в очередной раз задался вопросом: что это — искренняя улыбка или следствие давнего шрама? Гехт протянул для рукопожатия правую руку, но Ренуик подал в ответ левую: он до сих пор не выносил, когда прикасались к его протезу. Гехт понимающе кивнул и поменял руку.

Номер-люкс, хоть и был просторным, поражал тем же дурновкусием, что и вестибюль. Низкие потолки, красные стены, массивная неуклюжая мебель, подушки, занавески и ковры пестрели всеми оттенками коричневого. Гехт повел Ренуика в гостиную и указал на бежевый диванчик. Сам он тяжело опустился на тот, что стоял напротив. Он улыбался: на этот раз у Ренуика сомнений не было.

— Выпьете?

— Нет. — Ренуик покачал головой. — Где Дмитрий?

— Здесь.

Ренуик встал и огляделся. Комната была пуста.

— Мы договаривались без шуток, Иоганн.

— Не стоит так волноваться, Кассиус, — раздался голос из телефонного аппарата, который Ренуик прежде не заметил. Он лежал на белом мраморном столике между диванами и был включен на громкую связь. В выговоре различались американские гласные и четкие германские консонанты; вне всякого сомнения, он ставился по какой-то дорогой восточноевропейской программе.

— Дмитрий? — неуверенно переспросил Ренуик.

— Прошу прощения за мелодраматизм. Просьба не винить полковника Гехта. Он настаивал на личной встрече, но мне очень сложно незаметно выехать из страны.

— Что такое? Откуда мне знать, что это действительно вы? — подозрительно спросил Ренуик, оставаясь стоять.

— Мы же теперь партнеры. Вы должны мне верить.

— Это не деловой разговор.

— Ну тогда поверьте моему честному слову.

— Не вижу, в чем разница.

— Ни в чем — для такого делового человека, как вы, и во всем, если речь идет о солдатах, таких как мы с Иоганном. Солдат ставит свою честь превыше всего.

— Солдат? — поморщился Ренуик. — И в какой же войне вы принимали участие?

— Эта война еще не завершена. Это война с ордами евреев и инородцев, которые делят нашу землю и разбавляют нашу кровь. — Голос его зазвенел, а Гехт согласно кивнул. — Это война против цепей сионистской пропаганды, которые уже много лет душат германскую нацию, заставляя ее испытывать чувство вины, в то время как мы, истинные немцы, сражались и умирали за нашу родину. И сейчас мы вынуждены терпеть засилье жидовской лжи — везде: в прессе, в финансовой и политической сфере. — Дмитрий перевел дух. — Но времена изменились, и изменились в нашу пользу. Те, кто поддерживает нас, уже не считают нужным это скрывать. Они устраивают марши, они выходят на улицы. Они сражаются за нас. Они за нас голосуют. Мы везде.

Ренуик пожал плечами. Этот, по всей видимости, тщательно отрепетированный спич оставил его равнодушным.

— Во что вы верите — это ваше дело.

Повисла пауза. Когда Дмитрий заговорил снова, голос его звучал почти умиротворенно:

— Скажите, Кассиус, а во что верите вы?

— Я верю в себя.

— Так вы идеалист? — засмеялся Дмитрий.

Ренуик сел.

— Реалист, так вернее. Думаю, мне не помешает выпить. — Он кивнул Гехту. — Скотч.

— Прекрасно, — хохотнул голос в динамике. Гехт поднялся и направился к бару. — Тогда перейдем к делу.

Вернувшись, Гехт передал Ренуику виски и снова уселся на диван.

— Ваша война — это ваше дело, — заговорил, тщательно подбирая слова, Ренуик, — однако я могу помочь вам ее выиграть.

— У меня тут маленькая игрушка, которую вы вручили полковнику Гехту в Копенгагене. Занятная