Башня из слоновой кости - Паола Барбато

достала из сумки бутылку воды, задержала дыхание, наклонилась над унитазом, и без того грязным, и смыла краску, как смогла. В зеркале она увидела странную женщину с ее лицом и черным пятном на голове. Она не стала разглядывать отражение, вывернула шапку и пожалела, что не покрасила и брови. Вернулась на место. Убедившись, что телефон зарядился, она выключила его и остаток пути смотрела в окно. Выйдя на станции Ро, Мара купила в автомате две бутылки воды и попыталась сориентироваться. Путь к укрытию по карте она выучила наизусть, но никогда не бывала в этих местах лично. Шла она быстро. Сумка стала намного легче, но Мара все равно сутулилась, как бездомная. Наконец она увидела больницу. И мысленно поблагодарила Валерию.

* * *

План побега Мара начала разрабатывать, как только окончательно достроила Башню. Валерия в те дни навещала ее каждую неделю, часто без предупреждения. Она входила и внимательно осматривалась. Очевидно, что картонное сооружение казалось ей безумным, но она никогда не позволила бы себе произнести это вслух, особенно сказать это своей подопечной. Ей, безусловно, не нравилось, как обустроена квартира. Собственно, и Маре тоже не нравилось, но она была уверена: окружив себя напоминаниями о своих проступках, зная, что всего в нескольких сантиметрах от нее, в коробках, покоятся предметы, напоминающие о браке, о детстве ее детей, о той изматывающей комедии, которую она разыгрывала годами, притворяясь дочерью, женой и матерью – той, кем она никогда не была, – все это должно было удержать ее на месте, словно цепью. Однако Башня оказалась менее действенной, чем она ожидала. Мара была крайне строга к себе, отказываясь от любых радостей и удовольствий, но при этом не ощущала в душе ни малейших следов страдания или раскаяния. Годы в «Структуре» прошли тяжело, но не из-за жизни в заключении, строгих правил или бесед с психиатрами, а потому, что ей пришлось встретиться лицом к лицу с чувством вины. Которого просто не было. Она говорила об этом врачам: да, она знает, что совершила ужасное, осознает это, но не страдает. Ей стыдно, она себя ненавидит, она хочет наказания – но это все рациональные реакции, не эмоциональные.

– Мариэле, ты слишком строга к себе, – повторяла ей Молодая Психиатр. – И именно эта строгость мешает тебе распознать истинные эмоции. Ты чувствуешь вину, но не признаешь ее, потому что не хочешь. Потому что, если признаешь, придется принять и то, что ты идешь на поправку. Но ты не позволяешь себе исцелиться, ты хочешь превратить остаток жизни в вечное искупление. И все же, уверяю тебя, ты выздоровеешь, хочешь ты этого или нет.

Мара так и не поверила врачам и потом, оказавшись за пределами стен институции, была вынуждена заточить себя сама, потому что государство не справилось. Поэтому она и задумалась о побеге. В тот день, когда она почувствует, что снова теряет контроль, она возьмет свой набор, отправится на землю своих предков и совершит какое-нибудь преступление – и тогда ее точно снова изолируют.

Она была уверена, что Валерия думает о том же. Не о побеге в Россию, конечно, но о ее неспособности к выздоровлению. Валерия наблюдала за многими бывшими пациентками, вышедшими из «Структуры» или подобных мест, и научилась никому не доверять. Когда она хотела что-то выяснить, то задавала один и тот же вопрос дважды, в разное время и разными словами, чтобы убедиться, что ей не лгут. Она часто под выдуманным предлогом отправляла Мару в другую комнату, а сама рылась в ящиках стола и, если удавалось, даже в коробках. Валерия никогда не теряла бдительности. И все равно искренне ее любила. Через пару лет визиты стали реже, и Валерия всегда предупреждала о них заранее. Сидела с Марой за кухонным столом, варила им кофе, говорила по душам. Впрочем, ничего слишком личного не раскрывала – жаловалась на бесконечные командировки, задержки с выплатами, на пациентов, которых переводили без ее ведома, и тому подобное. Однажды она рассказала о бывшем подопечном, которого сбила машина. Все подумали, что он сбежал, но оказалось, попал в больницу в Ро. И Валерии приходилось ездить туда каждый день, потому что родственников у него не было. Место ей не нравилось – стоянки для автомобиля найти было сложно, а заведующая отделением, где лежал ее подопечный, вела себя высокомерно.

– Гордиться там вообще нечем, а они еще и выпендриваются, – как-то сказала она. – Представляешь, годами не замечали, что за больницей, в убогих жестяных сараях, жили бомжи. Спохватились только, когда один из них умер от холода.

И понеслось: жалобы на развал здравоохранения, на то, куда уходят региональные средства… Мара слушала и кивала, как научилась еще в «Структуре». Валерия всегда хотела быть уверенной, что ее слушают. После ее ухода Мара полезла в интернет и стала искать больницу и те самые жестяные постройки. Она увидела их на спутниковых снимках – недалеко от морга. Отметила место как возможное укрытие. В последующие годы она с особым вниманием следила за местными новостями этого небольшого городка. Он редко попадал на первые полосы, ничего из ряда вон там не случалось. Она решила, что место подходящее. Теперь предстояло проверить, была ли она права.

* * *

Чтобы добраться до жестяных сараев, нужно было перелезть через невысокую калитку. Мара сначала перебросила сумку, потом с некоторым трудом перебралась сама. Стемнело, и громада больницы маячила за спиной, нависая погруженными в ночь корпусами без единого огонька в окнах. Ей вспомнились бесконечные ночи в «Структуре», когда в девять тридцать выключали телевизоры, все должны были ложиться спать, и горе тому, кто осмеливался говорить. Конечно, они все равно разговаривали, многие прятали фонарики, чтобы читать под одеялом, а самым везучим позволяли досмотреть фильм в общей комнате. Теперь Мара была снаружи, вне стен, бежала от обвинений в убийстве, которого не совершала, совсем одна – и все же ни за что не вернулась бы назад. Первые два сарая были заперты на висячие замки – старые, которые, вероятно, можно было бы сбить парой камней, но шуметь она не хотела. Третий – тоже заперт. И четвертый… но сбоку оказался выломан один из жестяных листов, и, если его приподнять, можно было протиснуться внутрь. Там царил хаос: садовые инструменты, пустые консервные банки, тачка, грязные пластиковые пленки. За тонкими стенами оказалось не теплее, чем снаружи: металл не защищал от холода. Но осень только началась, насмерть не замерзнешь.

мне нужно продержаться всего два дня

По ее расчетам, двух дней будет достаточно.