Лунатик - Ларс Кеплер

Ты можешь прочитать все, — говорит Бернард, кладя сборник обратно на полку, поверх другой кучи книг.

Он поправляет абажур настольной лампы, выдёргивает ниточку из золотой бахромы, скатывает её в крошечный клубок, потом поднимает глаза и встречается взглядом с Агнетой.

— О чём ты думаешь? — спрашивает он.

— Да так… — говорит она. — Ты ведь так и не показал её последнее письмо Хьюго, да? Он сказал мне, что Клэр только врёт и всё время говорит, что бросит, но никогда даже не пытается. А в этом письме… звучит так, будто она настроена серьёзно.

— Мне следовало его выбросить…

— Ты не можешь так сделать. Хьюго был бы так рад, если бы…

— Погоди минутку.

— Он имеет право знать свою маму.

— Подожди, пожалуйста.

— Она может быть наркоманкой, но она всё равно его мать, — говорит Агнета, почти на каждом слове делая ударение.

Бернард глубоко вздыхает и смотрит на неё грустными глазами.

— Проблема в том, что это я написал последнее письмо, — говорит он.

— Подожди, что?

— Клэр почти два года не отвечала ни на одно его письмо. Я пытался с ней связаться, но она меня заблокировала и сменила номер, — объясняет он с мученическим выражением лица. — Хьюго каждый день мчался домой из школы, чтобы проверить почтовый ящик. Он был раздавлен, и я написал это дурацкое письмо, но в итоге так и не смог заставить себя отдать его. Просто не смог.

— Нет…

— Желание утешить ребенка, когда ему плохо, для родителя – это почти инстинкт. Наблюдать его страдания – мучительно. Но я пришел к циничному, возможно, выводу: ее молчание – это, вероятно, самое доброе или, по крайней мере, самое честное, что она может сейчас сделать.

— Значит, часть о том, что она участвовала в метадоновой программе… ты выдумал?

— Я… Она всегда про это говорила, но всякий раз в последний момент отказывалась.

— Понятно. Мне показалось странным, что она использовала слово «anniversaire» — «годовщина», говоря о его дне рождения, когда в Канаде говорят «fête» — «праздник».

— Правда? Я не знал… В следующий раз, когда мне потребуется подделать письмо, придётся попросить тебя помочь, — говорит он, пытаясь улыбнуться.

Агнета тяжело опускается на стул и смотрит на него.

— Как ты думаешь, что случилось с Клэр? — спрашивает она.

— По‑честному? Она не смогла жить здесь, в Швеции, со мной… Все эти требования… Не знаю. Она вернулась в Канаду, к своей хаотичной жизни там, к наркотикам, к старым друзьям… По письмам видно, что сначала она пыталась, но… всё больше и больше вязла. Это так трагично, так отчаянно… Не знаю. Я надеюсь… Надеюсь, конечно, что она в реабилитационном центре, что она оставила прошлое — включая меня и Хьюго — чтобы начать заново.

— Но?

— Не думаю, что у неё передозировка. Она не ощущается мёртвой — говорит он, промокая глаза. — Но я боюсь, что всё могло пойти по худшему сценарию… что она заразилась ВИЧ или замешана в проституции, преступности…

Бернард и Агнета спускаются вниз и садятся за кухонный стол при свете двух свечей. Открывают бутылку «Château Tour Baladoz», а Бернард неторопливо ест тальятелле со стейком, лимоном, стружкой пармезана и свежим базиликом.

— Ну, окно теперь хотя бы чуть‑чуть безопаснее, — говорит он, пережёвывая.

— Вчера я вышла и отскребла… ну, ты знаешь… дверь со стены. Так что теперь никто не пролезет, — признаётся она.

Бернард смеётся и чмокает языком. Кладёт вилку и вытирает рот салфеткой.

— У меня тоже была такая мысль, — говорит он с ухмылкой.

Круги света от двух свечей синхронно мерцают на столе, как пара обручей.

— Знаешь, всё могло кончиться совсем иначе, — бормочет Агнета.

— Возможно, её спугнул звук твоей машины. Или, может, она поняла, что это я, а не Хьюго…

— Ты думаешь, это из‑за интервью? Потому что Хьюго свидетель?

— Я не знаю, что думать, но знаю, чего боюсь. Мы можем обойтись без куска золота, но…

Агнета наклоняет бокал и на секунду разглядывает кроваво‑красный шар света в густом вине, потом делает глоток.

— Хорошо, что Хьюго в клинике, — говорит она.

— Кстати, мы так и не поговорили о последнем сеансе гипноза, — говорит он, снова берясь за вилку.

— Я всё время была рядом.

— Как он потом себя чувствовал?

— Я бы сказала - в целом хорошо. Сначала он был нервный, но потом успокоился.

— Ему опять дали что‑нибудь успокаивающее?

— Нет, в этот раз необходимости не было.

— Хорошо. И что же случилось?

— Это было безумие… и невероятно интересно, — Агнета улыбается и поворачивает бокал.

— Что‑нибудь, что нам может пригодиться?

— Я всё записала сразу, как вышла.

— Прекрасно. Нам это очень нужно — говорит он, наливая им ещё вина. — Я уже заинтригован. Рассказывай всё.

— Ладно, — она смеётся.

— Ты была там с Хьюго, с Ларсом, с гипнотизёром и детективом.

— С Йоной Линной. Он очень привлекательный, знаешь ли.

— Ха‑ха. А гипнотизёр? Такой же жуткий, как ты ожидала?

— Как это не странно звучит, но он на самом деле очень обаятельный.

— И красивый? — подсказывает Бернард, отодвигая тарелку.

— Без комментариев, — отвечает она с улыбкой.

Порыв ветра швыряет хлопья снега в кухонное окно с тихим треском.

— Продолжай, — говорит он, пряча дрожащую руку под столом.

— Я не очень понимаю, как работает гипноз — нам нужно в этом разобраться, — но всё заняло намного больше времени, чем я ожидала, — начинает она. — Сначала мне хотелось смеяться над тем, насколько всё серьёзно. Как будто церемония. Он начал отсчёт, но через какое‑то время всё стало очень навязчивым.

— И вот тут ты тоже оказалась под гипнозом? — поддразнивает он.

— Знаю, — Агнета снова смеётся. — Почти так и чувствовалось.

— Извини, продолжай, — говорит Бернард и достаёт из нагрудного кармана механический карандаш.

— Он считал…

— Он начал отсчёт со ста и всё время просил Хьюго сосредоточиться на его голосе. Каким‑то образом ему удалось вернуть Хьюго в ту ночь, когда тот бродил во сне по лагерю, к фургону, где увидел женщину со светлыми волосами.

Пока Агнета описывает последовательность происходящего в задней части фургона, Бернард задаёт уточняющие вопросы