Час пробил - Виктор Львович Черняк

и на парашюте опускается пылающий факел, кто-то без ног и без рук доживает страшные дни по безымянным благотворительным приютам. А кто-то… Свиньи, ублюдки, недоноски… — Харт сожалел, что его познания в ругательствах явно уступали эмоциональным потребностям. — Позвонить им? Спросить? Сэр Генри, сволочь ты этакая, за что угробили парня? За что?»

Харт схватил трубку, набрал на клавиатуре кодовую комбинацию, засветились лампочки. Он нажал тумблер скремблер-режима.

— Говорит Харт. Соедините с двадцать первым. Срочное, не терпящее отлагательства.

В трубке что-то ухнуло, засвистело, свист стал пронзительно тонким, режущим слух, перешел в душераздирающий вой и внезапно превратился в бархатный баритон:

— Что случилось, Харт? Вы, кажется, взволнованы?

— Ваши люди убили Розенталя. — Харт не узнавал соб—

ствонного голоса — властный, не допускающий возражений. — Объясните — почему?

— Он вел нечестную игру.

— Почему? Не понимаю. Объясните.

— Мы контролируем всех участников события, которое произошло в вашем городе. Вы, как иикто другой, понимаете, о каких серьезных вещах идет разговор. Как вам известно, миссис следователь бывает в доме нашего подопечного Лоу. У них, кажется, роман…

Меня не интересует чужое белье, — Харт положил руку на рукоятку пистолета.

Напрасно. Ваша неинформироваппость может дорого нам обойтись. И вам, кстати! Сегодня, как вы — случайно — узнали, дочь Сола Розенталя' была у отца. О чем они говорили, судить трудно. Она была у него больше часа. Опа не посещает его месяцами. Сегодня же он вызвал ее. В доме скандалили. Потом пришли вы. Дочь ушла и направилась (Харт похолодел) прямиком в особняк Лоу. Вы понимаете, что это означает? Это означает, что Сол Розенталь принял решение войти в контакт с Лоу, причем, если это был невинный контакт, почему бы не позвонить по телефону бывшему компаньону? Нет, он не хотел звонить, понимая, что телефон прослушивается. Вы ушли от него в прекрасном расположении духа — во всяком случае, признаков необычного волнения мы не видели — и поехали в полицию. Вы не позвонили нам, из чего мы сделали вывод: Розенталь ничего вам не сказал. Значит, вел нечестную игру. На размышления времени не было. В конце концов, Барнс поплатился за меньшее. Он только мог бы сказать нечто, не устраивающее нас, и его не стало. Сол хотел объясниться с нашим врагом, разве этого недостаточно?

— Сэр, — прохрипел Харт, — не знаю, кому и во сколько обойдется моя неинформированность, но ваша стоила жизни Солу Розенталю. Его дочь была любовницей Лоу. У них развалились отношения, вот почему она пошла к нему. Она не искала никакого контакта для Сола. Поверьте! Только сегодня мы с ним решили, что будем молчать до конца, чего бы нам это ни стоило.

Пауза. Шорох. Скрипучие потрескивания. Харт чуть не крикнул: «Какого дьявола! Ничего не слышу. Где же ваш хваленый телефонный центр в Нью-Джерси? Почему он не переключает разговор на свободную линию?» — но вовремя вспомнил, что связь идет по некоммерческим каналам.

— Вероятность такого мотива не была предусмотрена. Тем более что дочь Розенталя всюду трубила о собственной инициативе разрыва, — втолковывал Харту далекий абонент.

— Мне тоже прикажете в работе руководствоваться женской логикой? — заорал Харт.

— Произошла ошибка, — бесстрастно откликнулся голос. — Если…

— Ошибка? — Харт задохнулся. — Ошибка?

— Если закрыть глаза на то, что Розенталь не внушал нам доверия…

Но Харт уже не слушал. Он выхватил из ящика пистолет и тяжелой рукояткой начал колотить по стойке переключения каналов.

Для миссис Уайтлоу поездка к полковнику Макбрайду была сопряжена с немалым риском. Если они проверят по архивным документам, где служил полковник, то сразу наткнутся на фамилию Мардена, и тогда…

Элеонора допустила некоторые просчеты, когда ехала к Мардену, поэтому у нее был «хвост». Она знала несколько приемов отсечения «хвоста», причем такого отсечения, что ее ни в коем случае нельзя было заподозрить в преднамеренном желании избежать слежки. У преследователей возникала иллюзия подлинной случайности: потерялась, упустили, накладка в работе. Святых исполнителей, работающих без ошибок, не бывает. С этим вынуждено мириться самое многоопытное руководство. Поскольку Элеонора ни разу с начала дела Лоу не пользовалась отсечением «хвоста», сейчас она могла себе это позволить, один раз, единственный. Другого выхода не было: уж слишком просто было протянуть ниточку от Мардена к Макбрайду.

Ампутация «хвоста» при пересадке с самолета на самолет прошла великолепно, по существу двойная ампутация: ее «пасли» двое — причем один не знал другого — в два кнута, как называл подобные ситуации прежний шеф. Около четырех часов вечера она уже стояла перед виллой полковника Макбрайда.

«Необыкновеннаял вилла», — подумала она. Казалось, какая-то неведомая сила перенесла через океан и бросила среди нагромождения камней изящный японский домик. Его стены были расписаны в неповторимой национальной манере. Миссис Уайтлоу стояла зачарованная. Она видела

склоны гор и рыбачьи лодки в бушующем море, воздушные мосты, водопады, бумажных змеев, парящих над красными кленами и неправдоподобно прозрачные ирисы.

— Вы кого-то ищете?

К миссис Уайтлоу обратилась немолодая женщина среднего роста с гладкими, ослепительно белыми волосами, расчесанными на косой пробор. Яркий передник и скромное серое платье составляли ее костюм.

— Мне нужен мистер Макбрайд.

— Полковник сейчас в саду, он занимается там… — женщина замялась, — он никого не желает видеть. Вы договаривались с ним заранее?

По тому, что сказал о полковнике его бывший подчиненный Марден, по тону, каким был задан вопрос, по едва уловимым признакам Элеонора поняла: никто не мог договариваться с мистером Макбрайдом заранее — не в том состоянии полковник, и седовласая женщина это прекрасно понимала.

— Не договаривалась, — Элеонора не скрыла смущения, — мне нужно поговорить с ним, от нашего разговора многое зависит…

— Что, например? — женщина засунула руки в накладные карманы фартука.

— Например, жизни людей.

— О! Жизни! — руки выскользнули из широких прорезей, и пальцы сплелись. — Полковника не интересуют ничьи жизни, он болен, серьезно болен.

— Знаю, — ответила Элеонора.

Женщина ей понравилась. Досадно, если она не пустит миссис Уайтлоу к полковнику. Люди с таким выражением лица обезоруживали Элеонору: она не могла повысить голос, настоять, не находила убедительных аргументов, она терялась, и смятение заползало в душу, потому что от таких людей веяло трагедией, смирением безысходности.

— Если можно, — еле слышно проговорила Элеонора, — хотя бы на несколько минут.

— Попробую, — женщина после раздумья кивнула и скрылась в зелени, окружающей виллу.

Элеонора переминалась с ноги на ногу. Ветер играл подолом юбки. За спиной послышался шорох. Миссис Уайтлоу резко повернулась и оказалась лицом к лицу с высоким, абсолютно лысым стариком. Только на затылке торчали в стороны грязно-седые лохмы. Старик хитро улыбался и облизывал губы кончиком языка.

— Ну что? — спросил он.