Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

ужасном ритуальном убийстве… – Я замолчала, ожидая реакцию собеседника, но, похоже, Егора не напугали мои слова. Напротив, он выпрямился, и лицо его стало очень внимательным.

– Ты можешь выключить эмоции и пройтись четко по фактам? – остановил меня Егор.

«Отключить эмоции» – легко ему говорить!

– Хорошо. Но я и сама почти ничего не знаю. Два года назад в Подмосковье произошло убийство семьи писателя Иволгина…

И я подробно рассказала все, что услышала от Мамедова. И про испачканную кровью рубашку, и про обряд, и про таинственного подражателя, который воплотил в жизнь безумную идею Иволгина.

– А главное – поза, в которой я нашла папу, и ужас в его глазах. Он не мог сам так лечь, ровно по струнке, и взгляд – он был чем-то напуган. Папа лежал на диване в зале, на нем была рваная, вся в грязи и бурых пятнах рубашка. После того как сделали анализ улик, его обвинили во всех этих подмосковных убийствах. Следователь сказал, что на папиной рубашке нашли следы крови жены Иволгина и волосы его дочери. Они считают, что по двум эпизодам вина отца уже доказана. Ты же знаешь, как это бывает, свалят на него эти преступления и закроют дело. Им премия, а моему папе позор. Егор, а вдруг отец увидел тогда на улице настоящего убийцу? А потом тот пришел к нам домой. Ты просто не видел выражения лица папы. Его обуял настоящий ужас!

– А как тебе такое объяснение: твой отец увидел тогда на улице никакого не убийцу, а, к примеру, того, кто мог разоблачить его самого? Погнался за ним, но потерял из вида. Тогда и его нервозность можно запросто списать на волнение из-за возможной поимки. У него не выдержали нервы, и, чтобы не быть с позором схваченным полицией, твой отец решил уйти из жизни на своих условиях, – с оглушающей прямолинейностью выдал Егор.

Он никогда не отличался тактом, но сейчас просто превзошел себя. Только усилием воли я сдержалась, чтобы не выплеснуть остатки газировки ему в лицо. До Егора, видимо, дошло, что он перешел границы, и, сцепив пальцы в замок, он мягко продолжил:

– Ты сказала, следователь решил, что твой отец мог покончить с собой. Почему?

– Дверь в квартиру была закрыта изнутри на собачку, а по дивану и по полу разбросаны сильнодействующие таблетки.

– А если это, как ты утверждаешь, убийство, как злодей мог покинуть место преступления? Через окно, по пожарной лестнице? – Егор в точности повторил вопросы, которые задавал мне вчера Мамедов, еще раз убедив меня в том, что я правильно выбрала помощника. Осталась самая малость – убедить его помочь мне.

– Нет, ничего этого нет, мы ведь живем на пятом этаже, и из квартиры можно выйти только через дверь, – немного сникла я, но решила, что сдавать позиции не стану.

– Почему тогда ты думаешь, что это убийство? Из-за новых удочек? Кто-то пришел к твоему отцу, напугал до смерти, уложил на диван, не забыв переодеть его в испачканную кровью рубашку, чтобы все подумали, что это самоубийство. Затем наш преступник закрыл изнутри дверь на собачку, а сам вылетел в окно на метле. Точно! – вдруг усмехнулся он. – Ты же говорила про женский волос. Поздравляю, ты раскрыла дело, это ведьма!

А я, закипая от гнева, мысленно рисовала на его лице еще одну разбитую бровь. С другой стороны, хотя его версия казалась безумной, но было в ней и рациональное зерно. Конечно, никакой ведьмы с метлой не могло быть, значит, мы просто еще не поняли, как преступнику удалось улизнуть с места преступления.

– Ты что, действительно так думаешь? – поинтересовался Егор, наблюдая, как гримаса злости на моем лице сменяется задумчивым интересом.

Прежде чем ответить, я набрала в грудь побольше воздуха, чтобы не наговорить гадостей и не испортить отношения еще до их начала. Да, Егорка тот еще твердолобый баран, но его помощь мне была по-прежнему необходима.

– Не веришь?

– Нет.

– Ладно, давай на миг представим, что папа действительно решил свести счеты с жизнью. Зачем надел грязную рубашку?

– Признание вины. Тут и записку писать не нужно, все и так понятно. Он же был судмедэкспертом, если я не ошибаюсь? – тут же парировал Егор.

– А поза?

– Решил выпить таблетки, но разнервничался, и у него случился сердечный приступ, – невозмутимо отчеканил Егор.

– А глаза? Ты себе даже не представляешь, какой ужас в них читался!

– У моего дяди было больное сердце. Каждый раз, когда его прихватывало, его лицо чего только не выражало. Это банальный страх смерти. Даже если человек сам решает покончить с собой, в последний момент у него включаются инстинкты, а главный из них – самосохранение.

– А вода? – просияла я. – Он хотел принять таблетки, почему не принес воды, чтобы запить?

– Не успел. Сел на диван, откупорил пузырек с лекарством, вспомнил про воду. Хотел встать, чтобы сходить на кухню, тут его и прихватило. Поэтому такое жуткое выражение лица – все случилось неожиданно.

– Знаешь что? – Я уже была готова наброситься на него с кулаками, только бы стереть это выражение бахвальства с его лица. Неудивительно, что в школе с ним никто не дружил, он же просто невыносим. Однако у меня оставалась еще одна просьба, и с рукоприкладством я решила повременить.

– Ладно, ты считаешь мои теории бредовыми, а меня саму набитой дурой, которая читает только любовные романчики. Помоги мне узнать, от чего он. – Я вытащила из сумочки небольшой ключ и протянула Егору.

– Да без проблем. Скорее всего, от камеры хранения. Откуда он у тебя?

– Папа за пару дней до смерти оставил.

– Не думаю, что он ездил в Москву, чтобы что-то для тебя спрятать. Скорее всего, оставил в камере хранения егорьевского железнодорожного вокзала. Так что тебе повезло.

– Почему?

– Он у нас один. Это все или у тебя есть ко мне еще какие-то вопросы?

– Все, – злобно бросила я, сунула ключ обратно в сумочку и направилась к выходу.

– Юль! – крикнул мне в спину Егор.

Я обернулась, решив, что он решил извиниться.

– Ты действительно считаешь, что твоего отца убили?

– За те полчаса, что я пыталась тебе это доказать, ты этого не понял?

– Я подумаю над твоими словами. – Егор поднялся из-за стола и вышел на улицу, оставив меня в одиночестве.

Странный он все-таки, всю дорогу доказывал несостоятельность моей гипотезы, а в конце согласился помочь. Интересно, что он услышал в моем рассказе такого, что решил изменить свое мнение? Ладно, он прав в одном: нужно съездить на вокзал.