Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

но девушка остается непреклонной и сбегает от негодяя. Тогда тот убивает ее отца, в смерти которого обвиняет саму Нуну. Ее приговаривают к каторге, но она умирает от сердечного приступа у позорного столба. Короче, все умерли.

– Ничего себе, – глядя на потрепанную обложку, протянула я. – Интересно, надпись и сюжет книги как-то связаны или наш прославленный писатель тоже имел своих кумиров? Можно я возьму ее почитать?

– Да, конечно.

Я хотела немедленно пойти в свою комнату и взяться за книгу – возможно, это своеобразный намек на мотив преступника, – но, увидев испуганное лицо Инги, решила повременить до вечера.

Мы вышли на веранду. Разговор никак не клеился. Под пыхтение электрического самовара обе думали о той странной записи, сделанной на полях пожелтевшей книжки.

– Как думаешь, эту надпись сделал сам Иволгин? – не выдержав, спросила Инга.

– Думаю, да. У него был поврежден палец на правой руке, поэтому почерк такой дерганый.

– И что она значит? «Я с тобой еще разберусь» – это он о ком? О жене? – осторожно поинтересовалась она.

– Точно не знаю, но поговаривают, что у нее был любовник, и Иволгин вполне мог об этом узнать.

– Значит, это Владлен Семенович ее убил? – Лицо Инги побледнело.

– Как? Он умер за две недели до нее, – скептически вставила я. Правда, сама думала точно так же, вот только доказать ничего не могла.

– Я слышала, что у Владлена Семеновича был непорядок с головой. Ему даже какие-то уколы делали. – Сейчас в голосе Инги звучал неподдельный интерес.

– Да, я тоже об этом слышала и даже знаю, у кого можно выяснить, что за врач его осматривал. – Отодвинув чашку с недопитым чаем, я засобиралась.

– Можно мне с тобой?

Я пару мгновений колебалась, стоит ли втягивать в расследование еще и Сомову, но, решив, что в этом случае ей нужно будет многое объяснить, отказалась от этой заманчивой идеи.

– Прости, не могу. Дело очень запутанное и касается не только писательской семьи. Пойми, я не могу разглашать его подробности.

Как странно, я почти в точности повторила слова папы. Он тоже никогда ничего не рассказывал мне о делах, которыми занимался.

Я понимала, что Инга сгорает от любопытства, но незнание в случае ее слабой нервной системы – это благо.

На всякий случай я взяла с собой сумку с деньгами и документами и направилась к дому Петренко, клятвенно пообещав Инге вернуться к ужину.

За эти несколько дней я хорошо изучила узкие улочки поселка, поэтому дорога до дома бывшего следователя заняла у меня несколько минут быстрым шагом.

Петренко подтвердил информацию о враче и даже любезно назвал мне его имя и адрес психушки, где тот работал.

– Не понимаю, зачем тебе приспичило туда ехать? Все, что он знал, уже рассказал следствию, а следствие, – он показал на себя рукой, – тебе.

– Возможно, он еще что-то вспомнит. – Я не хотела вдаваться в подробности и рассказывать о найденной в книге записке. Петренко сам был у меня на подозрении, и полностью доверять ему я не могла.

Под тревожный перестук колес я добралась до Егорьевска и пересела на автобус, который довез меня до самой окраины города, где и находилась психиатрическая больница, в которой, по словам Петренко, работал тот самый доктор Иванов, осматривавший Иволгина.

Мне пришлось быстро придумать историю с больным дядюшкой, которого нужно срочно показать светилу отечественной психиатрии – доктору Иванову. Охранник долго колебался, но все же набрал номер главврача. Не знаю, что сыграло ключевую роль: моя откровенная лесть или не очень строгий режим заведения, но войти мне разрешили. Старичок-охранник объяснил, как найти кабинет главного врача, и, записав мои паспортные данные, пропустил на территорию.

* * *

– Вы журналистка, что ли? – спросил Иванов, когда вместо медицинской карты дяди я начала расспрашивать его про Иволгина.

Решив, что «журналистка» звучит не очень-то убедительно, я представилась помощницей следователя Петренко. Не знаю, что на меня нашло, но я не собиралась уезжать обратно в поселок ни с чем.

– Я могу посмотреть ваши документы? – без прежней мягкости в голосе спросил Иванов.

Никогда не умела врать. Вот и сейчас руки дрожали от волнения за возможное постыдное разоблачение, когда я шарила в сумочке в поисках несуществующего удостоверения.

– В управлении забыла, – срывающимся голосом произнесла я. А когда достала книгу и показала Иванову надпись на полях, у него тут же нашлись неотложные дела.

– Детский сад, честное слово, – фыркнул он. – Я понимаю, дело исключительно интересное, но у меня просто нет времени на всю эту ерунду. Хотите узнать подробности, приходите с официальным запросом, а пока – всего доброго.

– Прошу вас! – взмолилась я. – Мне только нужно знать, зачем к вам приходила Ирина Иволгина.

– Хотела провести психологическую экспертизу мужа, – нехотя ответил он. – Я предварительно посмотрел Владлена Семеновича, и мне его состояние не показалось серьезным. Да, у него наблюдались некоторые проблемы со сном и головные боли, но все это – отголоски перенесенного им в молодости менингита. Она была у меня один раз. От предложения положить супруга в стационар отказалась. Больше я их не видел, точка. Теперь я свободен?

Иванов быстро направился к двери и остановился на пороге, с явным нетерпением ожидая, когда я покину его кабинет. Мне ничего не оставалось, как подчиниться.

– Вам туда, – кивнул он в сторону таблички «Выход», а сам, сунув руки в карманы халата, направился в противоположную сторону.

Действительно, стоило ли ради этого целый час трястись в электричке? В этот момент за выкрашенными белой краской двойными дверями с табличкой «Сестринская» раздался взрыв смеха. Решив, что терять мне уже нечего, я остановилась, вдохнула, выдохнула и с силой толкнула одну из створок.

В кабинете пили чай три женщины. Голоса их тут же смолкли. Я почувствовала, как под их пристальными взглядами похолодели мои ладони, но, не давая себе шанса передумать, сделала несколько уверенных шагов и выпалила на одном дыхании:

– Добрый день, меня зовут Юлия Исаева, я – помощница следователя Петренко, хочу задать вам пару вопросов о вашем бывшем пациенте Иволгине. Возможно, вы что-то помните о нем?

Но женщины молчали, и эта тишина начинала действовать мне на нервы.

– Я только что разговаривала с вашим главврачом Ивановым, он посоветовал обратиться к вам, – как последний аргумент выложила я. Если они тоже начнут требовать мое удостоверение, весь мой напор закончится тем, что меня снова выставят за дверь.

Одна из женщин поднялась со стула и подошла ко мне.

– Исаева? А Павел Исаев тебе, случайно, не родственник?

– Это мой папа, – с колотящимся где-то в горле сердцем